«Ты не состаришься. Свет. Сегодня ночью я стану твоим жертвоприношением Небу».
У Южных ворот Запретного дворца десятки тысяч работников трудились, вытаскивая из груд обгорелых бревен и еще горячего пепла расплавившиеся куски бронзы. Один из чиновников нашел в Священных Книгах несколько строф, повествовавших, что Майтрея стал Буддой Грядущего, после того как принес себя в жертву, бросившись в огонь. Это толкование пожара вызвало новую волну восторгов, и народ снова обрел надежду.
Я делала вид, что разделяю всеобщее воодушевление. Глядя, как к небу поднимается новый храм — еще выше и роскошнее прежнего, — я видела улыбку Маленького Сокровища: алые губы и кипень зубов. Иногда я грезила о нем, чья внушительная фигура уже заняла место среди жителей Небес. Проникнув в мое лоно и склонив ко мне лицо, возлюбленный говорил: «Свет, ты плохо меня поняла».
Я не знала, что Письмена Верности любит меня, и сочла его корыстным. Мне было страшно, что он отнимет у меня трон.
И я уничтожила свои пилюли бессмертия.
Неужто я превратилась в пораженного старческой болезнью мозга деспота?
* * *На свое тезоименитство я распорядилась, чтобы народу во всех городах девять дней устраивали бесплатные пиршества. Во Дворце я собрала лишь членов семьи и нескольких доверенных советников. Мы устроились в павильоне Летящего Снега.
В ту ночь мне не хватало голоса Письмена Верности. Еще не рассвело, и снежные хлопья на затягивавших окна двойных листах прозрачной рисовой бумаги казались серыми пятнами. Я сидела на почетном месте посреди зала спиной к Северу и лицом к Югу. За плечами стояли служанки с круглыми и квадратными веерами на длинной ручке — регалиями императорской власти. Кротость и придворные дамы держали в руках тушечницу, бумагу, цветы, курильницы с ладаном, платки и чаши. Все они были одеты по-мужски. Справа от меня сидели мой сын и его двадцать детей. Эта многодетная семья выглядела, однако, совсем крохотной по сравнению с тринадцатью племянниками и десятками внуков и внучек, занимавшими противоположное крыло Дворца. Чуть поодаль, ближе ко входу я распорядилась устроить родню по материнской линии и советников. Их неясные силуэты расплывались в неверном пламени свечей.
В Запретном дворце я велела пересмотреть документы и отовсюду изъять год моего рождения. Мир не знал, сколько мне лет. Тайна преисполняла душу горечи и неотвязной тоски. Когда вся Империя пела хвалы моей вечной молодости, я делала вид, что верю.
Меж тем Императору Поднебесной исполнилось семьдесят лет. Эта цифра пугала меня. Древние утверждали, что в таком возрасте знание многих истин открывает врата мудрости. Но в тот вечер я, как всегда, видела закат и угасание дневного света. Меня, подобно сумраку, окутывали сомнения.
У моей династии еще не было законного наследника. Сердце разрывалось между сыном, в чьих жилах текла кровь низложенной мною династии, и племянником, родившимся от ненавистного брата. Я посмотрела направо — туда, где сидел Солнце. Чуждый музыке, на этом более чем сдержанном собрании он пил чашу за чашей и сосредоточился на предлагаемых блюдах. За натянутым выражением лица угадывались душевная усталость и скука. С тех пор как Солнце повзрослел, я ни разу не видела, чтобы он улыбнулся или дал волю гневу. Мой сын был любителем прекрасного, лишенным идеала. Жизнь текла сквозь него, подобно тихой, безбурной реке. Солнце никогда не принимал решений и не высказывался ни по какому поводу. Замкнувшись в мирке чистой каллиграфии и томной неги наложниц, он просто плыл по течению, не задумываясь, куда стремится поток. Недавно заговорщики вновь воспользовались двусмысленным положением моего сына. Задержанные Лай Юнь Ченом, эти люди уверяли, будто Солнце приказал им восстановить династию Тан. Дознаватель уговаривал меня наказать недостойного принца, но я удовольствовалась усиленным наблюдением за его жилищем. Не могла же я все-таки сослать последнего из своих четверых сыновей!