Одаренной полагалось приглядывать за проведением празднеств и отдыха, а также за тем, как содержат и кормят шелковичных червей. Работа сама по себе — ничтожная, но я рассчитывала на нее, чтобы развеять скуку. Увы, в первый же день распорядительница заявила, что избавит меня от подобных забот, и ясно дала понять: начиная с пятого ранга, женщина должна оставаться праздной.
Расписные балки, позолоченные зонтики, благовонная пыльца оплетали нас, как плющ дерево. Тусклое, замедленное существование поглощало юность. Мои спутницы теряли свежие краски и молодой задор, сами не зная, как и когда. При Дворе ценились толстухи, и они с утра до ночи набивали живот. Под белой и прозрачной кожей перекатывались обильные складки жира. Девушки целыми днями заставляли служанок их причесывать да обновлять слой пудры и румян. Прогулка по Северному саду стала ритуальной. В это время соперницы сравнивали, кто из них большего достиг, и обменивались слухами. Спасаясь от одиночества и повседневной тоски, одни заводили собак и кошек, иные выбирали себе подруг, называя их «сестрами».
В Боковом дворе женщины были повсюду. Они скользили по крытым переходам, появлялись и исчезали за ширмами-зонтиками, отбрасывали тень на рисовую бумагу перегородок. Если прислужницы почтительно хранили молчание, то их изнывающим от скуки хозяйкам надо было постоянно стрекотать. Закрытая дверь, спущенные занавесы свидетельствовали, что в комнатах происходит нечто запретное, ибо по правилам жилью полагалось оставаться распахнутым настежь и готовым к внезапному появлению гостей. В любое время дня несколько дам могли нагрянуть и ко мне, а я волей-неволей угощала их чаем, слушая пустую болтовню и сплетни. Спасалась я во «Дворце Просвещения» Внутренних покоев, где ученые-евнухи наставляли немногих желающих в литературе, философии, истории, географии, астрологии и математике. Книги становились крыльями, позволявшими мне улетать из Дворца. Летописи былых династий вырывали из неподвижности настоящего. Я переселялась в давно погибшие царства, где участвовала в заговорах, мчалась на поле битвы, разделяла с героями трудности восхождения на вершину и горечь падения.
Постоянно бывая в библиотеке, я иногда видела Одаренную Цзу, уже получившую титул Утонченной Наложницы второго имперского ранга. Теперь мне следовало приветствовать ее низким поклоном, а ей — снисходительно кивать. Тело Цзу округлилось, взгляд стал глубже. Но былая поэтическая беззаботность исчезла. Когда Цзу мне улыбалась, я улавливала в складке ее губ смутную грусть — тень затаенной горечи и смирения. Вопросы обжигали мне язык, но задавать их я не смела. Утонченная Наложница никогда не станет поверять свои тайны Одаренной низшего ранга.
И разве она не была счастлива, живя по ту сторону стены?
Если в Боковом дворе я старалась походить на достойную обитательницу Внутренних покоев, то в квартале для упражнений мгновенно отбрасывала всякое жеманство. На лошади, с луком в руках я мгновенно забывала, как медленно сочится тут время, и опьянялась быстротой легких копыт, силой стрел, летящих прямо в цель.
После занятий я всегда задерживалась на конюшне. Все евнухи, что там работали, превратились в моих друзей. Я рассказывала им прочитанные утром стихи, они же объясняли, как объезжать молодых коней, и делились дворцовыми происшествиями.
Так, я узнала, что наш государь, будучи еще князем Цинь, у Северных ворот неподалеку от конюшни устроил старшим братьям засаду. Наследник трона и князь Ци были убиты. Императору-Прародителю пришлось отречься от власти. Выходит, наш господин незаконно воссел на престол! Неужто героев так мало заботит сыновняя преданность? Это откровение меня потрясло.
В последнем письме Мать сообщила, что Младшая Сестра погибла во время эпидемии. Она умерла, не получив от клана ни помощи, ни должного ухода. Я утратила вкус к пище, возненавидела благовония и сады. Красота Дворца была ширмой, скрывавшей ложь и невинно убиенных.
Я худела, в то время как у остальных девушек платья лопались от жира.
Так уж получилось, что я стала высокой и стройной — сплошные мускулы, оплетающие крепкий костяк.
* * *И вот однажды появилась она. Снежной белизны лицо было подобно круглому зеркалу, чьи совершенные линии полировали самые умелые из ремесленников. Рот — алая вишня, вот-вот готовая упасть с ветки. Глаза, узкие листья ивы, сливаясь у висков с прядями черных волос, струили нездешний свет. При виде этой женщины я забыла обо всех печалях, о Боковом дворе и разлагающемся теле своей сестрички. Я забыла о существовании этого мира и поняла, что такое вечная дружба.