— Обо всем, Ваше Величество, должны думать мы — люди в возрасте опыта и знаний, — сказал, уже рисуясь: имел претензию считать себя стариком, а Катя, разумеется, не одобряла отсылок на свой возраст; произнесённая фраза словно бы уравнивала в возрасте его с Катею — она оказывалась в его, зубовском, возрасте опыта и знаний. — Мы думаем, по высочайшему велению, о государстве и войске, о форме обмундирования и защите от измены. Об одном мы не имеем права думать, находясь на службе Вашего Императорского Величества, — о любви. Этот дурман разве что наевшись бешеных грибов может ударить в голову, разве что накурившись дурной травы!
Он поправил парик; волны раз и навсегда уложенных седых кудрей на стриженой под париком голове Зубова поблескивали под тысячами свечей, такою же искрою отвечали бриллианты за стеклами, сами стекла и бриллианты на пальцах играющих. Зубов покрутил перстень на правом указательном пальце — огромный алмаз тоже, в свою очередь, нестерпимо для глаз смотрящего блеснул в тяжёлой золотой оправе. Зубов собирался предложить кошке этот перстень, стоивший, небось, половину всего баденского её отцовского маркграфства, собирался, всё подбирал подходящий момент, хотя любой успешный любовник знает, что пустое дело — подбирать моменты-то эти, надобно своё брать сразу, вот тебе и всё.
— Та-та-та, — произнесла Катя в ответ на зубовскую тираду, качая головой. И посвистала чуть сквозь поднимающуюся верхнюю губу, с которой при этом начала осыпаться пудра: — Фьюить! Фьюить!
Зубов тут словно бы раздвоился. Одна его половина уставилась в даму бубен у себя в руке — дама очень напоминала Лизку и глазком, глазком эдак косила, говоря: «Платон Александрыч, зачем я вам сейчас, а, Платон Александрыч? Нет, не будет вам никогда от меня никакого проку. Сбросьте меня, ваше сиятельство, немедля сбросьте и немедля же прикупите нужную вам пару. Платон Александрыч! Вашш… Вам говорю, вашш сиятельство!»
Однако же всем видом своим дама явно показывала, что именно она нынче же сделает всю игру и что именно она сейчас ему, Зубову, совершенно необходима. Зубов аж непроизвольно головою покрутил — дама бубновая без бубнового же короля ни к чему в его картах сейчас не пригодилась бы, зачем, и в самом деле, ему дама? Ему нужен был король! Или хотя бы валет — молодой человек валет.
— Та-та-та, — вновь произнесла Катя.
Пока одна половина Зубова сбрасывала даму и говорила «Encore deux cartes. Je vous en prie, Votre Majeste»,[11] другая половина коленопреклоненно протягивала перстень проклятой девчонке. Страшно подумать, что бы произошло, если б кто увидел самого Зубова, на коленях стоящего — ну, правда, надо сказать, не на коленях, а на одном лишь колене — правом, левое колено у Зубова после того, как он третьего дня на охоте ударился об дерево, левое не очень хорошо разгибалось, притирания не помогали, он, встав на оба колена, рисковал бы не подняться без посторонней помощи, а даже в упоении страсти Платон Александрович себя всё равно окончательно не забывал: на оба колена он никак, воля ваша, не мог сейчас становиться.
Одна половина Зубова, получивши в прикупе валета бубен с десяткою треф, тут же ужасно пожалела, что давеча сбросила даму, и уставилась теперь в карты, быстро пытаясь сообразить, что могла взять в прикупе Катя — ему не следовало очень-то сильно выигрывать; каждый царедворец, даже всесильный Зубов, преотлично знал, что собственных государей невместно побеждать хоть бы и за ломберным столом, но проигрывать ему тоже не очень-то желалось, разве что по маленькой, разве что горсть серебра: такое дело — в вист только начни спускать, как раз и спустишь всё состояние, подарит ли ему Катя новое, ещё Бог весть, Катя переменчива — несмотря на все несомненные заслуги зубовских неутомимых чресел.
Так что одна, значит, зубовская половина уставилась теперь в вожделенного бубнового валета, а вторая половина, перелетев несколько времени вперёд — на год, на два, что ли, вперёд, на месяц ли вперёд, даже, ежли хотите, года аж на три, Бог весть, — другая зубовская половина все протягивала девчонке перстень.
— Je vous en supplie, Votre Altesse, prenez et donnez satisfaction a ma passion. — Он задвигался на склизком паркете, не пытаясь встать, а просто потому, что правая коленка, на коей стоял сейчас, довольно затекла уже. — Sans tarder, tout de suite. Les portes sont fermees.[12] — Зубов недвусмысленно посмотрел в сторону спальни. От спальни их сейчас отделяли двери кабинета, сам кабинет, большая анфилада, в которую выходила вторая дверь из кабинета и в которой сейчас сидели минимум две фрейлины, вмиг готовые послать за горничными и камеристками, в следующей комнате находился дежурный офицер, тоже за единый миг готовый призвать дежурный наряд кавалергардов, а возле самой спальни, у последних дверей, наверняка сидела, словно камер-фрау возле уборной, эта дура Валуева — шпионила. Пройти-то можно было за минуту, на свиту в таких случаях вовсе не обращали внимания, и фрейлины, и простые горничные, и офицеры свиты, разумеется, вообразить не могли, что о готовом произойти событии они стали бы хотя где-нибудь распространяться. Вообразить не могли, но, разумеется, немедленно растрезвонили бы по всей столице, умножая зубовские славу и величие. Можно было попробовать заломать проклятую девчонку тут же, прямо на ковре, ковры вполне способны к такому-то занятию, однако же бессловесный караул мог сейчас, немедленно, явиться на помощь, чуть великая княгиня повысила бы голос. На дежурстве никто из офицеров кавалергардского полка не взял бы во внимание, что это сам Зубов подвергается выдворению из покоев будущей императрицы. Тем более что всем известно было: государь Павел Петрович, получивши известия о князя Платона Зубова злоупотреблениях в прежнее царствование, отрешил оного Платона Зубова от всех полутора десятков его должностей и предписал тому немедля же отправиться на жительство в собственное его литовское имение, так что нынче, сегодня, у Зубова выпадал последний шанс добиться желаемого; это стало у него просто навязчивой идеей, словно бы и в самом деле он накурился дурману. Теперь он посмотрел, теряя терпение, в сторону спальни. Лизка тоже бросила взгляд в ту же сторону, словно бы решая, позвать сейчас на помощь или же не позвать.