Детские и юношеские годы, проведенные в доме Ехонала, очень мало подготовили меня к решению подобных вопросов. У отца не было наложниц
— Он не может себе их позволить, — как-то пошутила мать.
Но, по существу отцу они не были нужны, потому что он целиком был предан матери. Я привыкла думать, что так и должно быть: семью составляют влюбленные друг в друга мужчина и женщина, а также их дети. Неважно, сколько страданий им приходится испытать вместе: счастье — само обладание друг другом. Таковы были сюжеты моих любимых опер. Их персонажи долго мучились, но потом в их жизни все заканчивалось счастливо. И я лелеяла точно такие же надежды — до тех пор, пока перед моими глазами не замаячил кузен Пин. От ужаса я не знала, куда деваться, и моя жизнь заскользила, как по арбузной кожуре, я понятия не имела, куда она меня заведет. Мне оставалось только прилагать усилия к тому, чтобы сохранять равновесие.
Большая Сестрица Фэнн не уставала повторять, что в реальной жизни брак — это торг, в котором женщина пытается заполучить себе покупателя побогаче. И как во всякой торговле, зайца с белкой здесь невозможно спутать — цена говорит обо всем.
Я научилась различать желаемое и действительное в день смерти моего отца, когда его бывшие друзья пришли к нам требовать свои долги. Кое-чему я научилась и от дядюшки. Однажды мать мне сказала такую фразу «Тому, кто хочет пройти под низким карнизом, надо научиться наклонять голову, иначе можно расшибить лоб». А Большая Сестрица Фэнн говорила еще определеннее: «Возвышенные мечтания не принесли мне в жизни никакой пользы. Разве существует на белом свете хоть одна мать, которая хочет продать своего ребенка? И тем не менее многие матери их продают».
Дядюшка пришел меня навестить вместе с кузеном Пином, и им пришлось опуститься передо мной на колени. Когда дядюшка назвал меня Ваше Величество, Пин засмеялся.
— Папа, это же Орхидея! — сказал он, но не успел докончить фразы, как евнух-распорядитель стегнул его кнутом по лицу.
Дядюшка понял, что теперь уже поздно восстанавливать наши отношения. Он проявлял уважение и хотел извлечь для себя пользу из сложившейся ситуации. Он слишком быстро забыл о том, как относился ко мне всего несколько месяцев назад. И это было с его стороны недальновидно, потому что вначале я собиралась ему помочь.
Как только дядюшка с Пином удалились, в комнату скользнула моя сестра. После разных обиняков она наконец высказалась определенно:
— Орхидея, если ты сможешь мне помочь, то я хотела бы выйти замуж за принца или министра двора.
Я пообещала ей смотреть в оба. Она обняла меня и заплакала. Наше расставание тяжелее досталось ей, чем мне.
Двадцать шестого июня 1852 года было объявлено счастливым днем для бракосочетания Его Величества императора Сянь Фэна. Накануне вечером Гуй Сян прошелся по пекинским улицам и был потрясен увиденным.
— Везде уже началось празднование, — рассказывал мой брат. — Каждая семья вывесила на дверях своего дома большой церемониальный фонарь. С крыш стреляют огненными хлопушками Весь народ одет по-праздничному, в красные и зеленые одежды. Главные улицы украшены фонарями на целые мили. Везде развешаны плакаты со счастливыми пожеланиями вроде: «Желаем, чтобы императорский союз длился вечно!».
В Запретном городе празднование началось на закате. У ворот были постелены красные ковры для приема невест и гостей. От Ворот зенита и до Дворца высшей гармонии, от Дворца небесной чистоты и до Дворца вселенской полноты — везде были развешаны сотни тысяч красных шелковых фонариков На них изображались звезды и боевые секиры. Также повсюду виднелись шелковые зонтики абрикосового цвета, на которых были вышиты цветы лотоса. Все колонны и балки во дворцах были обернуты красным шелком с вышитым иероглифом «счастье».
Еще утром в Зале небесной чистоты были расставлены столы, на которых лежала Книга регистрации императорских браков. Здесь же располагались два императорских оркестра — один у восточной стены, другой у западной Со всех стен свешивались церемониальные флаги. От Ворот вечной гармонии и до Ворот зенита — на расстоянии примерно в три мили — стояли приготовленные двадцать восемь паланкинов, которые должны были доставить во дворец невест. Я никогда в жизни не видела таких больших паланкинов. У того, который приехал за мной, с трех сторон были сделаны окошки. Он был целиком обит красным шелком и заткан иероглифом «счастье». Крыша его была отделана золотой бахромой. На ней помещались две платформы. На одной из них стояли два золотых павлина, и каждый держал в клюве по кисточке — символу высшей власти, ума и доблести. На второй — четыре золотых феникса— символы красоты и женственности. В центре крыши был укреплен шар гармонии — символ союза и бесконечности. Мой выезд сопровождали сто евнухов, восемьдесят придворных дам и две тысячи солдат почетного караула.
Я встала до рассвета и была несказанно удивлена тем, что в комнате уже множество народа. Мать стояла на коленях напротив моей кровати. Рядом с ней выстроились восемь женщин. Об их приходе я была предупреждена заранее. Это были мэнфу — представительницы аристократических семейств, жены самых известных и выдающихся государственных деятелей. Они пришли по просьбе императора Сянь Фэна, чтобы помочь мне одеться перед свадебной церемонией.
Я попыталась сделать веселое лицо, но слезы закапали у меня из глаз.
Мэнфу начали молить меня сказать, чем я так расстроена. Я ответила:
— Мне трудно встать, пока моя мать стоит на коленях.
— Орхидея, ты должна привыкать к этикету, — сказала мать. — Теперь ты госпожа Ехонала. И твоя мать почитает за честь быть твоей служанкой
— Вашему Величеству пора принимать ванну, — напомнила одна из мэнфу.
— Госпожа Ехонала, могу ли я подняться? — спросила мать.
— Да! Очень тебя прошу! — закричала я и спрыгнула с кровати.
Мать поднималась с колен очень медленно. Я видела, что у нее сильно болят ноги. Дамы резво бросились в соседнюю комнату и начали готовить для меня ванну. Эта ванна представляла собой огромную бочку, заранее принесенную сюда евнухом-распорядителем. Мать задернула занавески и опустила в бочку палец, чтобы проверить температуру воды.
Мэнфу собирались меня раздеть. Я оттолкнула, чтобы раздеться самостоятельно. На это мать заметила:
— Помни, если ты будешь затруднять себя какой-нибудь работой, то это будет сочтено умалением достоинства Его Величества
— Я начну соблюдать все правила, когда прибуду во дворец.
Но меня уже не слушали: мэнфу меня раздели, потом, попросив разрешения, с достоинством удалились.
Мать взялась меня намыливать. Это было самое долгое мытье в моей жизни. По ее прикосновениям можно было догадаться: она уверена, что мы общаемся так близко последний раз в жизни.
Я изучала ее лицо: оно было бледнее редьки, в уголках глаз — морщинки. Мне так хотелось выскочить из ванны и крепко ее обнять! Мне хотелось ей сказать: мама, я никуда не уезжаю!
Мне хотелось, чтобы она поняла, что без нее у меня не будет счастья.
Но я не проронила ни слова. Я боялась ее разочаровать, потому что для нее теперь я воплощала мечту своего отца и восстанавливала честь всего рода Ехонала. Накануне вечером евнух-распорядитель ознакомил меня со всеми действующими во время церемонии правилами. После вступления в Запретный город мне будет запрещено навещать свою мать. А ей дадут такую возможность только в случае крайней нужды, да и то после письменного обращения в Управление двора и получения оттуда заверенного разрешения. Министр двора должен будет сперва удостовериться, что дело действительно имеет крайнюю важность, и только после этого выдаст разрешение. При мысли о том, насколько я буду оторвана от своей семьи, мне стало страшно, и я снова заплакала.