— Скажите ей, — надменно проговорил он, — что мы с принцем Йи были назначены регентами самим Сыном неба перед тем, как его дух нас оставил. Скажите, что мы придем к ней объявить об этом.
Главный евнух почтительно поклонился и, ничего не ответив, поспешил сделать то, что ему поручили. Однако по пути он задержался, чтобы переговорить с начальником императорской гвардии, который ни на секунду не терял бдительности.
Жун Лу сразу же принял решение.
— Как можно быстрее проведите эту троицу к Матери императрице, — сказал он главному евнуху. — А я спрячусь за дверьми и войду в тот момент, когда они будут уходить.
Цыси пребывала в дворцовом зале, облаченная в белое с ног до головы, то есть от туфель до головного убора. Это означало безмерный траур. После того как повсюду объявили о смерти императора, она не вставала со своего трона, не принимала пищу и даже не пила чай. Сложив руки на коленях, она пристально глядела вдаль. Ее фрейлины стояли рядом, плакали и вытирали глаза шелковыми платочками. Но она не плакала.
Когда пришел главный евнух, Цыси внимательно выслушала его, хотя по-прежнему смотрела в пустоту. Потом заговорила — устало, словно по велению тяжкого долга, от которого с удовольствием бы освободилась.
— Приведи сюда Верховного советника Су Шуня, а с ним принцев Чена и Йи. Скажи этим трем высочайшим, что, конечно же, воля моего господина, пребывающего ныне на Желтых источниках, должна быть выполнена.
Евнух удалился, а императрица и глазом не успела моргнуть, как появился Верховный советник, а с ним и оба принца. Повернув голову, она нежно обратилась к своей любимице Мэй, дочери Су Шуня.
— Оставь нас, дитя мое. Не подобает, чтобы ты стояла рядом со мной в присутствии твоего отца.
Цыси подождала, пока хрупкая девушка выпорхнет из зала. Затем она приняла почтительные поклоны принцев и, чтобы показать, что после смерти своего господина императрица уже смирила гордость, поднялась и тоже поклонилась им по очереди, а затем снова села.
Но Су Шунь был горд, казалось, за двоих. Он поглаживал короткую бородку и, вскинув голову, смотрел на нее дерзко и надменно. Цыси сразу обратила внимание на это нарушение пристойности, однако ничего не сказала.
— Уважаемая, — произнес надменный сановник. — Я пришел к вам объявить указ о регентстве. В свой последний час Сын неба…
Тут она перебила:
— Подождите, высокочтимый. Если у вас есть пергамент и на нем проставлена императорская подпись, то я подчинюсь воле Сына неба, как велит мне долг.
— У меня нет пергамента, — сказал Су Шунь, — но у меня есть свидетели. Принц Йи…
И снова она его остановила.
— А у меня есть такой пергамент, подписанный в моем присутствии и в присутствии многих евнухов.
Императрица обернулась, ища глазами главного евнуха, однако сей благоразумный человек остался за дверями, не желая присутствовать при схватке тигров. Цыси не смутилась. Она достала со своей груди пергамент, который подписала рука умирающего императора. Спокойным и ровным голосом она зачитала ненавистным вельможам этот указ от начала и до конца, и каждое ее слово прозвучало отчетливо, будто удары серебряного колокола.
Советник дернул себя за бороду.
— Позвольте мне посмотреть подпись, — прорычал он.
Она повернула пергамент таким образом, чтобы Су Шунь мог увидеть подпись.
— Нет печати, — победно возопил он. — Указ без императорской печати не имеет силы!
Верховный советник не стал дожидаться ответа императрицы, поэтому не увидел и выражения ужаса на ее лице. Он повернулся и побежал, а принцы бросились за ним вслед. Цыси сразу поняла, что именно заставило их поспешить: императорская печать находилась в ларце, который был заперт в спальне покойного. И тот, кто первым захватит этот знак власти, будет победителем. Она заскрежетала зубами, обозленная на саму себя за то, что не подождала и не взяла печать. Сорвав головной убор, императрица бросила его на пол и потянула себя за уши обеими руками.
— Глупая! — завизжала она, совсем потеряв голову от ярости. — О, глупая, глупая я, а еще глупее принц Гун, что не предупредил меня вовремя, и глупец родич, и предатели евнухи, что не помогли мне раньше. Где же печать?
Она побежала к двери и рывком распахнула ее, но снаружи не было никого — ни главного евнуха, ни даже Ли Ляньиня. Никто не мог ринуться в погоню за злодеями. Она бросилась на пол и горько заплакала. Годы были потеряны, ее предали.
В этот самый миг Мэй, решившая подглядеть сквозь парчовые занавески, увидела, что ее госпожа лежит на полу, словно мертвая. Фрейлина тут же подбежала и опустилась перед ней на колени.
— О, почтенная, — простонала она, — вы не ранены? Вас кто-то ударил?
Мэй попыталась приподнять плачущую императрицу, но не смогла и бросилась к дверям, которые все еще были открыты. Внезапно она столкнулась с Жун Лу, за спиной которого стоял евнух Ли Ляньинь.
— Ох! — испугалась девушка и отшатнулась, и кровь ее устремилась от сердца к щекам. Но Жун Лу даже не заметил фрейлину. Он что-то держал в руках, какую-то глыбу, обернутую в желтый шелк.
Когда он увидел беззащитную женщину, распростертую на каменном полу, то опустил свою ношу и поспешил к любимой. Подняв императрицу на руки, Жун Лу посмотрел ей в лицо.
— Я принес печать, — сказал он.
Услышав это, Цыси глубоко вздохнула. Родич был рядом с ней, высокий и стройный. Правда, с некоторых пор лицо его имело такое серьезное выражение! Избегая прямого неотрывного взгляда императрицы, Жун Лу обеими руками взял печать трона Дракона — массивный нефритовый камень, на котором был глубоко вырезан императорский символ Сына неба. Реликвия пережила больше восемнадцати веков, поскольку вела свою историю от древнего правителя Цинь Ши-хуана.
— Я слышал голос Су Шуня, — продолжал Жун Лу, — когда стоял возле дверей и охранял вас. Когда он закричал, что на пергаменте нет печати, то между нами началась настоящая гонка. Я побежал одним путем, а по другому послал вашего евнуха, чтобы задержать мерзавца, если тот первым доберется до спальни покойного.
Здесь со своим собственным рассказом встрял Ли Ляньинь, который всегда любил, чтобы его похвалили.
— А я, почтенная, — вскричал он, — прихватил с собой молодого евнушонка. И вот я прополз через отдушину в спальню покойного. Вы же знаете, что главные ворота заперты на замок, потому что в этой дикой стране надо опасаться грабителей. Так вот, евнушонок стоял на страже, а я пролез головой вперед, разбил деревянный ларец нефритовой вазой и вынул печать. Помощник вытащил меня обратно, и тут я услышал принцев, которые возились у дверей, пытаясь вставить ключ в замок. Как жаль, что я не остался, стоило посмотреть на их лица, когда они увидели пустой ларец!
— Сейчас не время смеяться, — сказал Жун Лу. — Императрица, если эти злодеи не смогли уничтожить вашу власть, то они попытаются взять вашу жизнь.
— Не оставляй меня! — взмолилась Цыси.
Служанка все это время стояла, прижав ухо к двери, и вдруг распахнула дверь настежь. Появился принц Гун, весь бледный и так торопившийся, что обернул вокруг себя пышные, но мешавшие бегу одежды.
— Почтенная, — закричал он с порога. — Печать пропала! Я сам пошел в спальню покойного и приказал страже открыть двери. Но их уже открывали по приказу Су Шуня, и когда я вошел, ларец был пуст.
Он прервался. В этот миг его взгляд упал на императорскую печать, покрытую желтым шелком. Челюсть у вельможи от удивления отвисла, темные глаза широко открылись, а кончик языка тронул верхнюю губу. Это был тот редкий случай, когда принц улыбался.
— Теперь-то мне приятно, — сказал он, — теперь понятно, почему Су Шунь считает, что, если такую женщину не убить, ей уже не помешать править всем миром.
Императрица, Жун Лу, принц Гун и евнух переглянулись и одновременно залились торжествующим смехом.
Императорская печать хранилась отныне под кроватью Цыси, сокрытая розово-красными атласными занавесками. Во всем дворце только императрица, ее служанка и евнух знали, где лежит династическая реликвия.