— Это добрый знак, — заключила она, — и означает, что боги за нас и против врагов-варваров.
Однако она по-прежнему не обещала использовать волшебные силы боксеров. Кто знал — истинны они или ложны?
Вернувшись во дворец, она не разговаривала с императором и показывала, что не замечает его. Теперь, когда воля ее определилась, страх, давивший ее, отошел. Однако она почувствовала непреодолимую усталость, ей хотелось спать.
— Я просплю весь день, — сказала она фрейлинам, когда те готовили ей постель, — пусть никто не тревожит меня.
После полудня она была внезапно разбужена голосом Ли Ляньиня.
— Ваше величество, — позвал он, — ждет принц Цин, а с ним Ган Ни.
Императрица не могла отказать им/ Одевшись, выбрав подобающий головной убор, она вышла из спальни и в передней увидела встревоженных вельмож.
— Ваше величество, — воскликнул Ган Ни, вставая с колен, — война уже началась. Эн Хай, маньчжурский сержант, сегодня утром убил двух иностранцев, одним из них был немецкий посланник, ехавший в своем паланкине во дворец молить вас об особой аудиенции. Эн Хай убил его и поспешил к принцу Цину получить награду.
Императрица почувствовала, как страх тисками сжал ей сердце.
— Но как мог эдикт дойти до народа столь быстро? — спросила она. — Несомненно, сержанта не следует награждать, если он убил без приказа.
Принц Цин заколебался и откашлялся:
— Ваше величество, принц Дуань и Ци Сю немедленно после сегодняшней аудиенции издали приказы, что все иностранцы подлежат уничтожению.
Вельможи переглянулись.
— Ваше величество, — призвал Ган Ни, — наши враги сами сотворили себе погибель. Сержант говорит, что белые охранники стреляли первыми и убили трех китайцев.
— О, ужас! — вскричала императрица и заломила руки. — Где Жун Лу? — застонала она в безумном расстройстве. — Поспешите… доставьте его сюда… война началась слишком скоро… мы не готовы.
С этими словами она повернулась и убежала в спальню. Там, отказываясь от пищи и от утешения, она стала ждать Жун Лу. Он пришел через два часа слишком мрачный и слишком серьезный для ее умоляющих глаз.
— Оставьте меня, — сказала она фрейлинам. — Не позволяй никому входить, — велела она евнуху.
Когда все ушли, она подняла взгляд на Жун Лу, и он посмотрел на нее.
— Говори, — сказала она слабо. — Скажи мне, что делать.
— У меня была готова стража, чтобы сопроводить иностранцев на побережье, — ответил он глубоким печальным голосом. — Почему ты не послушалась меня?
Она отвернулась в сторону и вытерла уголки глаз платком, свисавшим с нефритовой пуговицы.
— Не послушавшись меня, — продолжил он, — ты спрашиваешь у меня, что делать.
Она тихо рыдала.
— Где ты найдешь деньги, чтобы заплатить этим боксерам? — спросил он. — Ты что, думаешь, они работают даром?
Она повернулась к нему, чтобы умолять его дать ей совет, помочь ей, спасти ее еще раз, и, взглянув на него, она увидела, как он стал вдруг пепельно-серым и, схватившись за левый бок, осел на пол.
Она подбежала к нему и взяла за руки, они были беспомощными и холодными. Веки его наполовину опустились, а зрачки неподвижно застыли. Жун Лу тяжело, прерывисто дышал.
— О, горе, горе! — громко закричала императрица. На крик прибежали фрейлины. Увидев императрицу на коленях перед задыхающимся Жун Лу, они в испуге так завизжали, что евнухи толпой ворвались в комнату.
— Поднимите его, — приказала императрица, — положите в комнату на опиумный диван.
Жун Лу подняли и положили на двойной опиумный диван в дальнем конце зала, устроив его голову на жесткой подушке. Плачущая императрица послала младшего евнуха за придворными лекарями, которые появились немедленно, едва услышали известие. Жун Лу не двигался и тяжело дышал.
— Ваше величество, — сказал главный лекарь, — чтобы прийти к вам, Верховный советник поднялся с постели, где лежал больной.
Императрица набросилась на Ли Ляньиня.
— Почему мне об этом не сказали?
— Высочайшая, — сказал Ли Ляньинь, — Верховный советник запретил мне это делать.
Что она могла сказать? Она была поражена самоотверженной любовью мужчины, который ради нее был готов на все. Она сдержала бурю в своем сердце, ей следовало скрывать не только страх, но и любовь. Голос ее прозвучал спокойно:
— Пусть его отнесут в его дворец, и вы, императорские врачи, будете находиться при нем и днем и ночью. Присылайте мне известия о его состоянии каждый час. А я отправлюсь молиться в храм.
Евнухи поспешили выполнить ее приказание, а врачи последовали за ними. Когда все ушли, императрица поднялась и, не разговаривая с фрейлинами, которые толпились позади нее, направилась в свой личный храм. На двор спускались сумерки. Воздух был печален и тих, еще не ушло тепло солнца, а ночная прохлада задерживалась. Она шагала медленно, как будто несла непомерное бремя, и, войдя в храм, направилась к своей любимой богине Гуаньинь. Взяв три палочки сандалового благовония, она зажгла их от мерцающей свечи и воткнула в пепел в нефритовой урне, стоявшей на алтаре. Затем она взяла четки из нефритовых бусин, которые всегда лежали на алтаре в ожидании ее рук, и, пересчитывая бусины, читала в своем сердце молитву одинокой женщины.
«Ты, которая тоже одинока, — молилась она молча своей богине, — выслушай молитву твоей младшей сестры. Избавь меня от врагов, которые хотят захватить эту славную землю, что является моим наследством, и разделить ее на части, как дыню перед едой. Избавь меня… избавь меня от моих врагов! Это будет моя первая просьба. Еще молю тебя за человека, которого я люблю. Он упал передо мной сегодня. Возможно, это час его смерти. Поддержи меня! Заступись за него, молю Тебя, Старшая сестра, перед Небесами, и пусть этот час будет отложен. Я твоя младшая сестра! Если этот час не может быть отложен, то не покидай меня, чтобы я могла в любых обстоятельствах, в одиночестве ли, в поражении ли, вести себя гордо. Ты, Старшая сестра, смотришь вниз на все человечество веками, и лицо твое не изменилось. Твоя красота неприкосновенна, твоя милость беспредельна и воля твоя тверда. Дай мне силу поступать так же».
Она читала молитвы одну за другой, отсчитывая их бусинами четок, и вот молитвы все иссякли, а на четках осталась последняя бусина. И она вдруг почувствовала, что последняя ее молитва была услышана. Да, пусть победят ее враги, пусть умрет ее любимый, но она не позволит своему лицу измениться, своей красоте увянуть, своей воле поколебаться. Она будет сильной.
В одиночестве императрица проводила день за днем, а в стране бушевала война. Каждый день казался ей месяцем. Немногие вторгались в ее одиночество. Как-то ее посетил принц Дуань.
— Ваше величество, — сказал он, — у боксеров есть тайный талисман, кружок желтой бумаги, который каждый из них берет с собой, отправляясь на битву. На кружке нарисовано красной краской странное существо — не человек, не дьявол. А на теле этого существа написаны слова магического заклинания. Тот, кто выучит эти слова, каждым заклинанием может уничтожить жизнь одного иностранца, поселившегося в нашей стране. Ваше величество, не будет никакого вреда, если вы тоже запомните это магическое заклинание.
— Никакого вреда, — согласилась императрица. Она выучила мистические слова и повторяла их семьдесят раз на дню, и каждый раз Ли Ляньинь воздавал ей хвалу, подсчитывая, скольких иностранных дьяволов она покарала. Он говорил ей, что, к чему бы ни прикасался меч боксера, к плоти или к дереву, тут же вспыхивало пламя, и еще говорил, что всякий раз, когда они захватывали врага живым, боксеры испрашивали волю Небес, и вот каким образом: они скатывали шар из желтой бумаги и поджигали его, если пепел поднимался вверх, то врага следовало убить, если пепел летел на землю, то врагу оставляли жизнь. Много подобных историй рассказывал евнух императрице. Она чувствовала сомнение, но была в столь тяжелом положении, что наполовину в них верила, так как ей необходимо было верить, что где-то можно найти помощь.