Он остался один, и что-то высвободилось в Таро. Никто ни слуга, ни самурай, ни священник или придворный не посмеет войти в этот давно заброшенный сад. И свобода была в паре футов от него. Стены поднялись перед ним, за ними был Токкайдо. Скоро он уйдет.
Мертвая хвоя и прутья хрустели под его ногами, пока он шел по глуши, заросшей кустами, сорняками и кудзу, лозой, где часто прятались змеи. Чайный сад был лишь тенью своей прошлой роскоши. Он слышал, что когда-то тут пылали клены, сияли фонари, воздух был живым от смеха. В центре сада был кривой дом. Его крыша просела, половицы воняли гнилью. Это был чайный сад его матери. Когда она умерла, погиб и он.
Таро осторожно вытащил механическую птицу из складок одеяния. Глаза птицы были закрыты, крылья прижаты к телу. Спала. Удерживая птицу на большой ладони, Таро завел ее.
Глаза птицы открылись, она моргнула. Ее голова повернулась в стороны со щелканьем. Он снова завел птицу, и медные крылья расправились. Таро подбросил птицу в воздух и гордо выпятил грудь.
Как любое новое существо, птица была поначалу робкой, прыгала с ветки на ветку. Но смелость росла с каждым прошедшим мгновением. Птица спрыгнула с бонсая, понеслась в небо копьем. Крылья трепетали, но поздно. Таро вспомнил, что жизнь ее была лишь в трех поворотах ключа. Две минуты. Птица умирала в небе. Весь тяжелый труд Таро, месяцы работы, пропали как вспышка фейерверка.
Таро бежал, вытянув руки, готовый поймать птичку, спасти ее. Но он был слишком медленным. Таро мог лишь смотреть, как птица падает с неба, готовая разбиться о землю.
ГЛАВА 13
Мари
Пар поднимался вокруг Мари, Сэй терла ее спину в длинной деревянной ванне.
— Ты давно тут работаешь? спросила Мари. Ее ладони нежно рисовали круги на воде, кусочки грязи от пути плавали вокруг ее. Волосы прилипли прядями к ее щекам.
— Да. Моя мама была тут служанкой до меня. Когда она умерла, меня передали хозяину гостиницы, господину Адачи, — робко сказала Сэй.
— Передали?
Ткань на спине Мари замерла.
— Ёкаи не свободные жители столицы. Мы должны служить человеку. Моя мама была вещью господина Адачи, потому ему принадлежат и ее дети.
«Передали. Так она смягчила порабощение».
Сэй встала с колен у ванны и взяла кусок мыла, пахнущего розой. Мари заметила крючки в пучке Сэй.
— Ты хари-онаго? девушка-крюк. Мари не хотела произнести это вслух, но не могла поверить. Они были почти родными, из одной глины, по словам Тами. Как жены-звери, хари-онаго часто воспринимались как люди. Но у них была выразительная черта острые крючки на концах волос. Она слышала истории. Под покровом тьмы девушка-крюк бродила по улице, искала неприятных мужчин. Когда она находила такого, хари-онаго улыбалась. Если мужчина улыбался в ответ, она погружала крючки в плоть жертвы и ловила его. Как только мужчина становился беспомощным, хари-онаго поглощала его. Но эта девушка, Сэй, не напоминала существо из детского воображения Мари. Сэй была худой и высокой. Ее опасные крючки были в ржавчине, притупленные без использования.
Услышав обвинение Мари, Сэй уронила мыло и склонилась за ним.
Мари села, вода полилась из ванны.
— Прости.
Сэй поймала мыло и продолжила тереть спину Мари, движения были дерганными, она быстро дышала. Мари прошептала еще извинение над плечом.
Сэй тихо сказала:
— Вы не сказали, откуда вы, но ваша деревня точно далеко. В столице мы не говорим о — слова умерли на языке Сэй, но Мари ее поняла: «Мы не говорим, кто мы».
Мари поджала пальцы ног.
— Это запрещено?
— Это — девушка замешкалась, — глупо.
Мари задумалась. Она опустила голову на край ванны и закрыла глаза.
— В моей деревне ёкаи свободны. Нет ошейников. Никто не живет в разных районах, — это было правдой, хоть там и не было идиллии, как это звучало.
Губка замерла на руке Мари.
— Простите, если мой совет вам не нужен, но ради вашей безопасности лучше молчать о таком.
Сердце Мари колотилось.
— Болит? спросила она, не слушая предупреждение Сэй.
Долгий миг было слышно лишь капли воды.
— Что болит? спросила Сэй.
— Ошейник, — уточнила Мари. Болит?
— Я долго его носила. Я забыла, что он там.
«Ложь», — Мари ощущала, что Сэй думала, можно ли Мари доверять. Голос Сэй стал шепотом:
— Порой я задеваю его рукой, и он обжигает, как жар тысяч солнц. Когда я обожглась в прошлый раз, перестала чувствовать кончики пальцев, — она раскрыла ладони. Толстые шрамы покрывали ее кожу.