Выбрать главу

Мари фыркнула.

- Но как долго он будет жить? Хорошо ли?

При всех его талантах Акира не знал.

- Я знаю лишь, что река не убьет его. Может, его найдут монахи, - сказал он, пытаясь утешить ее. Монахи-тайджи принимали детей. Они жили в монастыре с такими низкими дверями, что туда нужно было заползать. Монахи не бросят ребенка. Но монастырь был на севере, и поток реки нес корзинку на юг.

- Возможно, - сухо сказала Мари.

- Печальная девочка, - проворковал Акира. Я могу тебя осчастливить.

Она расслабилась, посмотрела на него. Его сердце снова дрогнуло. Она шмыгнула носом.

- Я не могу долго отсутствовать.

Акира кивнул с пониманием. Скрытая дружба. Украденные моменты. Так всегда было между ними. И всегда будет.

- Идем, - он поймал ее за пальцы, переплел со своими. Ее ладонь была теплой и нежной. Они идеально сочетались.

Они прошли глубже в лес. Свет луны играл в прятки среди листьев. Большие мотыльки и пятнистые жуки проносились мимо.

Акира закрыл глаза и дышал, впитывая сладость земли. Он знал каждый дюйм этого леса, каждую травинку, кору каждого дерева. Он почти все дни проводил среди зелени, качался на ветках, как обезьяна. Хоть его мать была ёкаем, призраком, он не унаследовал ее способность проходить сквозь стены. Он унаследовал другое. Силу двигаться как ветер, не оставляя следы на земле, вести себя как тень. И шрамы. Глубокие серебристые шрамы на его теле напоминали о болезненной истории смерти его матери.

До того, как его мать стала призраком-ёкаем, она была человеком по имени Мизуки, самой красивой девушкой в городе. Она вышла за Такуми, он варил сакэ. Такуми был ревнивым, а Мизуки - тщеславной. Одной из ночей Такуми обвинил Мизуки, что она свободно раздает улыбки. Он убил ее, но перед этим изрезал ее лицо. Мизуки проснулась измененной, ёкаем, мстительным призраком. Она ходила по причалам, улицам, заброшенным зданиям, искала мужчин, которые следовали за женщинами, прижимали их слишком сильно. Она жестоко карала таких мужчин.

Акира замедлился. Ручей преградил их путь. Вода журчала по камням. Он перепрыгнул, хотел поднять Мари, но она покачала головой и прыгнула сама. Ее стиль.

- Ты меня удивил. Я не думала, что ты вернешься раньше утра, - сказала Мари, шагая рядом с Акирой.

Их плечи соприкасались, и Акире это нравилось. Он кусал щеку. Он надеялся, что она не будет возражать.

- Он не хотел моей помощи.

Мари замерла. Она глубоко вдохнула и выдохнула. Она хмурилась с тревогой.

- Но он спустился с горы?

- Да. Я сделал так, что он не вернется сюда.

Мари кивнула.

- Хорошо.

Акира почесал затылок.

- Нужно было ломать ему нос?

- Он смеялся надо мной, - на лице Мари появилась боль. Она пнула камень. Мари слишком часто ранила мужчин и рыдала потом в руках Акиры. Быстро злилась и быстро сожалела.

Акира сделал бы все для нее. Мари пришла к нему годы назад в такую ночь. Ее глаза сияли от страха и стоящих в них слез.

«Акира, помоги», - он не мог отказаться, прошел с ней к сараю, где мальчик качался, держался за разбитое колено. Акира взвалил мальчика на спину и нес до главной дороги, что вела с горы.

С тех пор Акира хранил самую большую тайну Мари. Мари ранила, но не убивала. Если ее мать узнала бы, что Мари давала пленникам сбежать, и как Акира помогал ей он поежился. Хорошего не будет.

Мари замерла у стены деревьев на пути. Они прибыли к месту.

- Дерево гинкго? спросила она с разочарованием. Жены-звери были тут десятки раз, встречались под тысячелетним деревом, чтобы отпраздновать двенадцать фестивалей богов, богинь и времен года. Когда они встречались в последний раз, зима близилась к концу. Они размазали грязь на лицах друг друга, шептали пожелания удачи и здоровья весной.

Он улыбнулся.

- Подожди и увидишь, - сказал Акира, проходя мимо деревьев.

Мари ворчала, но шла следом. Она просияла. Она была самой красивой в мире Акиры.

- Он сбрасывает лица! воскликнула она.

Акира гордился, будто подарил ей нечто редкое и дорогое. Крона дерева раскинулась на сто футов. Желтые листья слетали с веток на землю, тихие, как снег.

Мари погладила грубую кору с теплом. Для жен-зверей дерево гинкго было священным, символом их двойственности, выносливости и долгой жизни. Акира просил Мари снова и снова поведать ему историю, чтобы слышать ее голос.

Первая жена-зверь пришла на вершину горы жестокой зимой. Почти окоченев, она нашла гинкго и укрылась под его ветвями. Она думала, что это было магией дерево с листьями зимой. Ствол не давал ветру разрезать ее. Когда налетела буря с молнией, ветки ломались, и жена-зверь собрала их и построила первый дом в Цуме.

Жены-звери верили, что, пока гинкго стоит на горе, они выживут. Некоторые старые жены-звери даже суеверно относились к сбрасыванию деревом листьев, считая это время опасным для их клана. Голое дерево уязвимо, такими становились и жены-звери.

- Я знал, что тебе понравится, - он улыбнулся.

Мари молчала. Она глубоко вдохнула. Борьба кипела в глубинах ее глаз. На ветках сидели кодама, душа дерева в облике маленьких белых фигурок размером с предплечье Акиры. Они были пузатыми, темноглазыми и тихими, но рты были открыты, словно в глубоком детском вдохе. Невинные. Акира не знал, как выглядела его душа. Темная? В шрамах? Слабая? Он не видел только ее.

- О чем ты думаешь? спросил Акира, глядя на тоску на лице Мари.

- Хисса говорит, что мы чудовища, что жены-звери прокляты, и их не будут любить такими, какие они есть.

Сердце Акиры билось в его горле. Он подумал о шрамах, матери-призраке и отце-человеке. Наполовину ёкай, наполовину человек, он был настоящим монстром. Его не примет ни одна группа. Он существовал между, не человек, но и не совсем ёкай. Хуже, его отец был человеком и иностранцем, торговцем с островов Оллис со светлой кожей и волосами. Он прибыл в Хоноку торговать и влюбился в призрака.