Осевой в «восточном» обществе становится именно отношения власти, глубоко пронизывающие плоть деспотии, которая, в свою очередь, покоится на вековечном базисе насилия — неприкрытом принуждении большинства со стороны немногочисленной элиты. На внешнеполитическом уровне запрограммированность на насилие выражается в стремлении к постоянному расширению и желании имперского меньшинства утвердить владычество над большинством, проживающим в окружающих странах-«колониях». Подобные аграрные государства в совокупности образуют единую «мир-систему», которая с самого рождения тяготеет к консолидации. Рано или поздно многочисленные разнородные сообщества объединяются доминирующей силой в империю — закономерную стадию развития универсума, в котором решающее значение имеет насилие и постоянная борьба за превосходство. Империя, по определению И. Валлерстайна, автора этой концепции, есть огромное аграрное образование, взимающее подати с подчинённой периферии[15]. Имперские элиты, подчиняющиеся инстинкту завоеваний, оказываются в плену «великодержавного шовинизма», по выражению В. Ленина, или «группового нарциссизма», по терминологии Э. Фромма.
«Теллурократия», термин, выброшенный на ровную гладь академической науки непокорным течением геополитики, преданной анафеме после мировой войны, означает ориентированную на завоевания сухопутную империю. Это другая, наружная грань «аграрного государства». Её противоположность — «талассократия», внешняя грань буржуазно-демократического сообщества, — имеет своим основанием торговлю и возникший в этой питательной среде примат экономической власти. Мотор буржуазного государства — материальный интерес, являющийся более изощрённой — де-юре добровольной — формой принуждения. Именно экономический стимул, пресловутая власть капитала, «не имеющая национальности», была двигателем европейской цивилизации с XV века, играя и до этого существенную роль — а не стремление к политической власти, как и взращённое им прямое насилие. Этот фактор значителен (как показал опыт колониальных империй и мировых войн), но всё же вторичен. Поэтому европейскую «мир-систему» И. Валлерстайн выделяет из мириад других, называя её «мир-экономикой». Её отличительной чертой является не только существенная торгово-экономическая кооперация составляющих её акторов, но и многовековая децентрализованность. Характерная для остального мира воля к гегемонии путём насильственного объединения народов под эгидой одной короны парадоксально не находит здесь воплощения. Такую безоговорочную гегемонию в своём регионе — в Восточной Азии — достиг и столетиями удерживал Китай. Однако аналогичные попытки форсированной централизации, предпринятые Габсбургами, Людовиком XIV, Наполеоном, Гитлером воспринимаются в Европе как проявление деспотизма. Для его сдерживания, как и для ограничения деспотизма внутреннего, мыслители Старого Света выдвинули концепцию равновесия — но не в виде «разделения властей», а в форме «баланса сил».
Таким образом, возникает связь между внутренней сущностью и внешним экспансионистским проявлением «восточной деспотии».
Генезис аграрного государства
Войны до неолита не имели экономического содержания: враждебное племя хорошо вооружено, а свободного пространства достаточно — это порождало структуру стимулов, при которой объективно выгоднее переместиться на новое место, не вступая в открытый конфликт. Поэтому племена редко предпринимали попытки изъять добычу силой. Благоприятные климатические условия «Долгого лета» повлекли демографическую революцию, создав угрозу голода. Революционный переход к земледелию и скотоводству обернулся радикальным ростом прибавочного продукта и отмиранием у индивидов военных навыков, необходимых для охоты. Лишённые оружия и навыков обращения с ним земледельцы оказались прикованы бременем осёдлости к своей зоне расселения: теперь индивиды предпочитали откупаться от потенциальных завоевателей, а не перемещаться на новое место. Процесс усиления власти «бигмена», происходивший одновременно с этим, рост прибавочного продукта, который общинники выделяли для его содержания, переход от меритократического избрания вождей к их наследственной ротации — вот зачатки разложения первобытной «демократии» и перехода к государству. Так происходит «первичное завоевание». Вскоре власть «бигмена» приобретает религиозный характер: в Месопотамии функции военного вождя и жреца совмещались в должности энси, которому жители городовгосударств добровольно подносили дары, чтобы задобрить богов. Именно от них в Кингире с его непредсказуемыми муссонными ветрами зависело количество урожая.