Были и другие признаки произошедших изменений. Поскольку Византия желала видеть себя подобной целому миру, описания ее территорий и границ редко встречаются в византийских источниках. Опираясь на административный аппарат, император мудро правил, пребывая в своем дворце под защитой крепостных стен Константинополя. Однако со временем василевсы выходят из роскошных дворцов и начинают все больше перемещаться по империи, посещая свои земли, бывая даже на границах, как это происходило при Комнинах в XII в. В «Книге церемоний», составленной по воле императора Константина VI Багрянородного (944–959) и представляющей собой трактат по внешней политике, можно найти подробные описания соседей империи и того, как с ними следовало уживаться, что еще раз свидетельствует о том, что византийские правители руководствовались принципами «реальной политики» (Realpolitik). Четкое установление границ снижало напряженность, определяя пределы внутреннего и внешнего мира в империи, но в то же время означало отречение от универсалистской идеологии, которая так никогда и не была открыто провозглашена. Для того чтобы прийти к взвешенному взгляду на эту империю, стоит рассматривать Византию как государство, в основу которого был положен имперский экуменизм, но по факту оказавшееся зажатым в собственных границах: власть претендовала на абсолютное господство над всем множеством народов, населявших империю, но не могла выйти за пределы своей территории. Таким образом, почти незаметно, но неуклонно мы переходим от идеи «императора мира» (unus imperator in orbe), к концепции «императора в своем мире» (imperator in orbe suo)[75].
Поиск компромиссов, способность к изменению и адаптации, прагматизм в лавировании между идеологией и реальностью — все это, по всей видимости, было присуще Византийской державе. Важно также подчеркнуть особую роль всегда твердого и основательного управления империей (институционального, налогового, военного и т. д.). Идея о незыблемости императорской власти во многом искажена постоянным повторением идеологических постулатов. Стоит несколько дистанцироваться от нее, отдавая должное ее объединяющей роли. Нет ничего удивительного в том, что Византия находила подражателей, а многие правители, в частности в Западной Европе, вдохновлялись имперской моделью и заимствовали ее. Византийская империя подавала пример для подражания не только в политическом, но также в культурном, интеллектуальном и художественном отношении, что создавало благоприятный образ Византии в кругу соседей, в том числе латинян[76]. Но известно, что однажды восхищение может превратиться в зависть, а затем в ненависть, что в итоге и привело к трагедии 1204 г., остающейся синонимом разрыва между православными и католиками по сей день. Нельзя забывать о Восточной Европе и славянском мире, которые и сейчас связывают себя с Византией, почитают ее за колыбель православия, а себя — за его хранителей[77].
Византия заслуживает внимания не только ученых или любителей истории, но и широкого круга читателей, так как демонстрирует политический пример, достойный размышления и изучения. Как сказал один выдающийся византолог, «Византия являет собой иной способ существования и иной способ быть европейцем»[78]. А как же исламский мир? Византия была его зеркальным отражением в эпоху Средневековья. Имея общую с ним границу с VII в. до середины XV в., Византия нашла множество способов для изучения государств и культур, причислявших себя к исламскому миру[79]. Османская империя, пришедшая на смену Византии в 1453 г., унаследовала множество ее политических концепций. Взяв Константинополь, Мехмед II велел отчеканить золотую медаль, надпись на которой провозглашает его императором греков и турок[80]. Столица сохраняла свое название вплоть до 1930 г., когда ее переименовали в Стамбул (название греческого происхождения!). Было бы неплохо изучить и постараться понять особенности перехода империй в национальные государства в балканском мире, так как этот процесс неочевиден. Несомненно, что причина этого кроется в византийском наследии, которое играет важную роль даже после гибели империи, и уроки Византии — это то, что нам следует усвоить сегодня, на заре нового тысячелетия, после ряда кровавых переделов Юго-Восточной Европы.
Таким образом, понятно, что 1453 г. стал роковым для государства, но это вовсе не означало гибель самой византийской цивилизации. Образ жизни, повседневные практики и менталитет жителей Восточной Европы во многом завязаны на византийское прошлое. Тем не менее само название «Византия» все еще окутано некой тайной, подчинено мифу, отчасти созданному ею самой. По сравнению с королевством в империи гораздо больше воображаемого. В некотором роде Византия до сих пор расплачивается за это.
75
Comme le démontrent les pages lumineuses, quoique difficiles, de G. Dagron, Idées byzantines, op. cit., pp. 392–395 et 405–414.
76
Sylvain Gouguenheim, La Gloire des Grecs. Sur certains apports culturels de Byzance à l’Europe romane (Xe — début du XIIIe siècle), Paris, Cerf, 2017.
77
Olivier Delouis, Anne Couderc et Petre Gouran (éd.), Héritages de Byzance en Europe du Sud-Est aux époques modernes et contemporaines, Athènes, École française d’Athènes, 2013.
78
Gilbert Dagron, «Oublier Byzance. Éclipses et retours de Byzance dans la conscience européenne», dans Praktika tès Akademias Athènôn, 82, 2007, p. 158.
79
Alain Ducellier, Chrétiens d’Orient et Islam au Moyen Âge (VIIe—XVe siècle), Paris, Armand Colin, 1996.
80
Alain Ducellier, «Le fantôme des empires. La longue durée politique dans les Balkans», Le Débat, 107, 1999, p. 89.