Горы и холмы… плачьте о франкском народе, вознесенном Христовой милостью до имперских высот, а ныне падшем в прах… В одно время он потерял и титул императора, и его достоинство, а некогда единое королевство пошло тремя путями. Впредь уже нельзя говорить об императоре, королек сменил короля, частица заменила целое[17].
Картина оказывается неверной, если воспринимать этот текст буквально. Лотарь, сын Людовика Благочестивого, носил императорский титул до своей смерти в 855 г., затем титул перешел к его старшему сыну Людовику II Итальянскому (ум. 875) и т. д. Флор на самом деле клеймит разрыв между идеей об избранном народе, призванном ко всеобщему господству и ведущем мир к согласию с Господом, и властью людей, впавших в мелочные усобицы. После 843 г. существовали как империя, так и император, но настоящего imperium уже не было.
Развенчание идеи империи, предпринятое Фихтенау, не было единодушно воспринято во Франции, где иной имперский опыт — наполеоновский и колониальный — наряду с традиционной снисходительностью к великим личностям и дальновидным правителям не позволил запятнать репутацию Карла Великого. В то время когда Фихтенау разъяснял, почему имперская идея по сути своей была ошибочна, Альфан доказывал читателям Флора, что речь идет лишь об одной-единственной неудаче и наследников Карла Великого и Людовика Благочестивого можно обвинять только в том, что им не удалось достичь идеала христианского правления, а не в самом стремлении к нему[18]. Преимущество версии Фихтенау состоит в том, что она позволяет прояснить ряд хронологических проблем: Каролингская империя появилась в церковном дискурсе задолго до коронации Карла Великого и продолжала существовать даже после смерти Карла III Толстого (888), потому как жизнь идей длиннее их преходящих воплощений. По версии же Альфана, империя Каролингов пришла в упадок уже в 828–835 гг. Кризис правления Людовика Благочестивого вышел за рамки сугубо политического и экономического противостояния отца со своими сыновьями — Лотарем, Пипином и Людовиком, но в 820-е гг. проявился также во все более частой критике со стороны епископов, не принимавших возможность соединения Церкви и светской власти. В частности, изобличение «секуляризаций» церковных земель, проводимых Карлом Мартеллом, строилось на стремлении к размежеванию, при котором правитель обеспечивал бы безопасность Земного Царства, а Церкви оставлял заботу о его спасении. По меньшей мере нужно признать провал Respublica Christiana, а может, даже подвергнуть сомнению само понятие «империи», как это делал Фихтенау. Таким образом, Майке де Йонг права, когда с юмором говорит о Каролингской империи, предстающей в описаниях медиевистов в вечном упадке, причем пришедшей в него задолго до своего появления[19]. Эту историю неотвратимого заката рассказали уже тысячу раз. К власти приходило все больше и больше слабых, а порой даже больных правителей, пока, наконец, Карл Толстый, слабый и, возможно, склонный к припадкам, не умер в результате неудачной трепанации черепа[20].
17
Florus Lugdunensis. Carmina // MGH. Poetae Aevi Carolini. Bd. 2, Hannover, 1884, pp. 560–561.
19
20
Саймон МакЛин проблематизировал историографию этого вопроса в работе: