Их деятельности и формированию среди русинской интеллигенции направления, лингвистически и культурно ориентирующегося на Россию, посвящено исследование Н. М. Пашаевой,[54] предоставившее ценнейший материал для моего труда. В 1848 году усилиями «славянских будителей» на русинском научном съезде был выдвинут тезис о лингвистической и культурной принадлежности русинов к русскому народу Российской империи и об изучении истории Галиции в связи с историей России. Таковое самосознание опиралось на труды собственных ученых, раскапывающих свою историю, но также и на языковое самосознание, возникшее не без влияния австрийского этнического плюрализма. С начала австрийского владычества в Галичине широко распространяется термин «русины» с его западной вариацией rutheni и среди населения, и у интеллигенции.[55] XIX век – век пробуждения исторического сознания европейских народов. История созревает как строгая научная дисциплина, и создаются монументальные труды в области национальных историй. Интерес к собственной истории возникает и среди русинской интеллигенции, в ее среде создаются труды, возводящие ее генеалогию к Киевской Руси, – вроде работ Д. И. Зубрицкого (1777–1862)[56] или Б. А. Дедицкого (1827–1909), журналиста, написавшего популярную «Народную историю Руси от начала до новейших времен». Находя в своем прошлом лишь борьбу за свое этнически-культурное выживание, часть русинской интеллигенции предложила модель культурно-языковой ориентации на Россию. Здесь надо подчеркнуть именно лингвистический характер этой ориентации. Русины, разбросанные по разным регионам, говорили на разных диалектах, и перед их интеллигенцией возник вопрос о литературном языке. Некоторые из них предложили русский язык с его развитой литературой как возможную модель для развития собственного литературного языка. При этом все исследователи этого движения и русинской истории подчеркивают, что с реальной Россией ни русины, ни их интеллигенция знакомы не были, к ней территориально никогда не принадлежали, режима ее власти на себе не испытывали. Россия для них оставалась абстрактной и достаточно теоретической моделью. Кроме того, ранняя русинская интеллигенция, выражавшая самосознание народа, причисляла себя к малороссам. «В воззвании к народу "Головная русская рада", сообщая о предоставлении императором конституции, впервые в официальном заявлении утверждала: "Мы, русины галицкие, принадлежим к великому русскому народу, который говорит на одном языке и составляет 15 миллионов, из которых два с половиной миллиона населяют Галицкую землю"».[57] Пашаева продолжает: «Это заявление соответствовало тогдашним воззрениям галицких будителей, причислявших себя к малорусскому (по нынешней терминологии – украинскому) племени. Так, в своей брошюре Головацкий писал, что русинское или малорусское племя (russinische oder kleinrussische Stamm) после великорусов самое сильное по Шафарику, оно насчитывает 10 370 000 живущих под русским скипетром и 2 774 000 под австрийским. «Нархд Руский» располагается «з поза гiр Бескидских за Дон» – сообщается в «Русалке Днестровой» – одном из первых русинских литературных альманахов.[58]
Именно русинские интеллигенты-«будители» формировали в сознании русинов миф о России. Так, в силу культурного равнения на Великую Россию (не говорим Великороссию, поскольку русины под ней понимали Российскую империю, вместе с ее всеми «россиями» – Белой и Малой – и другими народностями как единый этнос[59]) постепенно возникает сближение в сознании прорусски настроенной интеллигенции понятий «русин» или «русский» и «великоросс». Это сближение позднее, после перехода русинов-иммигрантов в Америке в православие в русскую епархию, автоматически и некритически внедряется и в России и постепенно превращается в культурное смешение этих понятий. Славянофильское направление начинает воспринимать русинов как своих соотечественников, отделенных волей несчастных обстоятельств.
Сразу может возникнуть вопрос: а не боялась ли таковая пророссийская интеллигенция поставить в глазах австрийских властей под подозрение все русинское население Галиции как потенциального врага или перебежчика, готового перейти под власть соседней империи прямо со всей своей областью, принадлежавшей Австрии? Увы, позднее именно это и произошло. Однако на начальных стадиях пророссийского движения этот страх не возник в силу ряда обстоятельств. Во-первых, благодаря либеральной эпохе «Весны народов», когда в самых разных славянских группах империи начались самостийные движения за культурную и внутриполитическую автономию. Русины требовали того же, что и все другие; единственным потенциально опасным отличием прорусской интеллигенции было то, что она идентифицировала собственное культурно-языковое наследие с языком и культурой огромной пограничной империи. Другим обстоятельством было сознание русинами своей лояльности Австрии, предоставлявшей им права и свободы, которых у русинов нигде не было и которые они бы не получили и в России. Это выразил за пару лет до русинского конгресса и до Весны Народов один из «славянских будителей» и интеллектуальных вождей всего прорусского направления, профессор Львовского университета и униатский священник Яков Головацкий в своей статье «Положение русинов в Галиции», напечатанной в 1846 году в независимом бесцензурном журнале «Летописи славянской литературы, искусства и науки». Опровергая мнение, будто движение русинов (Russinenthum) представляет опасность для империи из-за соседства Галиции с Россией, Головацкий подчеркивает, что русины в Галиции – униаты, к которым в православной России относятся плохо. К тому же и русский тип церковного благочестия с постоянными постами и «монашеской жизнью русских попов» не подходит для образованных русинов. Что же касается русинского крестьянства, то его положение в Австрийской империи лучше, ибо «нигде помещик не может так безнаказанно плохо обращаться со своими крестьянами, как в России». Следовательно, русины останутся австрийскими патриотами, если только не ущемлять их национальные права.[60] В этой статье, напечатанной под псевдонимом Таврило Русин, автор ратует за культурноязыковую автономию своего народа внутри империи. Он, правда, описывает приниженное положение русинов, поскольку и «под австрийским мягким скипетром» они живут «без литературы, без журналов, без национального образования, без школ – как варвары».[61] Но и подтверждает вполне сознательную политическую лояльность русинов по отношению к империи: «В настоящем Австрия предлагает, хотя неизвестно, надолго ли, свободу, равноправность и конституцию, а Польша – рабство и политическое самоубийство…».[62]О России как политической альтернативе, как мы видим, здесь не идет и речи. При этом следует отметить, что австрийская Польша была свободнее, чем Польша, входящая в состав Российской империи, в которой и сама Польша была наиболее свободной областью.
54
См.:
57
Освободительное движение народов Австрийской империи; возникновение и развитие. Конец XVIII века – 1849 г. М.: Наука, 1980, 475.
58
«Русалка Днестровая. Ruthenische Volkslieder. Будим, 1837, стр. IX.
59
Ср.: Там же. С. 26, сн. 12; С. 34–35; «В национальном вопросе Зубрицкий стоял на погодинских позициях, признавая российский («русский») народ единым народом от Карпат до Тихого океана». Цит.:
60
62
Головацкий, цит. соч., 9-10, цит. по кн.: