В лагере стояла тишина. Верина ни на мгновение не сомневалась, что гвардейцы, вроде бы занимавшиеся своим делом, внимательно прислушиваются к их разговору. Первая рота уважала старшего сержанта Филонову. Верина знала, что женщина, лежащая перед ней, горда своей судьбой и службой в Имперской Гвардии. И сейчас Алена хотела вселить в товарищей по оружию веру в Верину, ведь именно сестре-госпитальерке предстояло сменить ее и возглавить роту. И хотя Верина знала, что ненадолго переживет Алену, она питала к сержанту достаточное уважение, чтобы не тревожить ее в эту минуту правдой.
— Ты сражалась во имя Его и пожертвовала всем, чем могла. Именем Его я благодарю тебя за службу и объявляю тебе, что ты исполнила свой долг. Алена Филонова, я дарую тебе отдых от праведных трудов.
Затянув молитву по праведникам, Верина ввела иглу с «Милостью Императора» в шею Алены.
Смерть стала частой гостьей в лагере, но когда тело Алены начало тлеть, Верине показалось, что измученные, павшие духом гвардейцы, вдруг преисполнились решимости. Эта решимость была не похожа на фанатичную отвагу касркинов из ударных войск Кадии, с которыми Верине доводилось иметь дело, поскольку именно из их рядов лорд Матальнэ набирал себе штурмовиков. Не напоминала она и праведное рвение Сестер Битвы, чьи боевые молитвы неслись прямо к небесам. Не была эта решимость сродни упрочившейся в веках вере сыновей самого Императора, видевших глубокий смысл в каждом действии и поступке. Простая, человеческая преданность и самоотверженность гвардейцев заставила Верину устыдиться своих сомнений. Как она теперь сможет смотреть этим солдатам в глаза?
Закончив обряд, девушка поднялась и решительно зашагала к храму — там ей предстоит положить конец трусливой твари, в которую она превратилась.
— Позвольте обратиться, сестра, — раздался незнакомый голос.
Верина обернулась и обнаружила, что космодесантник пришел в себя.
— Я чувствую, что времени осталось мало, причем не только у меня. Подойдите ближе. Мне надо кое-что вам сказать, а силы почти на исходе. — Библиарий медленно приподнялся на локтях и шевельнул пальцем, подзывая Верину к себе. Доспехи в области живота пересекались трещинами, из которых сочилась темная кровь и янтарная жидкость.
Верину ужасала мысль, что библиарию, даже ослабленному ранами, окажется под силу подчинить ее разум, однако она с деланным спокойствием подошла к воину и опустила ладонь ему на плечо. Прикинув все возможные варианты, она пришла к выводу, что библиарий собирается казнить ее за еретические мысли и трусость. Что ж, пусть будет так. За Темными Ангелами закрепилась слава самого сурового и неуступчивого ордена Адептус Астартес, и Верина надеялась, что праведный воин будет судить ее строго, без снисхождения.
— Меня зовут Круций, сестра. Что вы думаете о нашем нынешнем положении? Какова диспозиция противника? Каков ваш план?
— Наше положение безнадежно, лорд Круций. Мы удерживаем один из шести бастионов. Наша цель — выиграть время и дать эвакуироваться тем, кто сейчас находится в космопорте Эретов. Враг скоро закончит монтаж осадных орудий, и через несколько часов Несущие Слово прорвут оборону. Плана у меня нет, — доложила Верина.
— Кроме как плана покончить с собой, дитя мое? — мягко уточнил Круций. — Я чувствую — что-то тебя терзает, и потому прошу — одумайся. Тебе нужен совет, мне — твоя помощь. Потому давай поговорим, что толкает верную дщерь Императора в объятья ереси. Тогда, быть может, нам удастся спасти друг друга.
— Мой грех — трусость, милорд, — Верина впервые призналась другому в том, что мучает ее. — Я сомневаюсь в себе и своем предназначении. Сотни приняли смерть от моей руки, но теперь я не знаю, был ли в этих смертях какой-либо смысл. Как я могу возглавить оборону, если не владею собой?
— Ты из ордена госпитальеров святой Катерины. Да или нет?
— Да, лорд Круций. Я состояла на службе у ныне покойного инквизитора Матальнэ. Дознавателем.
Библиарий на несколько секунд закрыл глаза и, помолчав, произнес тщательно подбирая слова:
— Значит, ты считаешь свое желание спасать и сохранять жизни слабостью. Ты сомневаешься, что твоя служба в Инквизиции имела смысл. Так?
— Вера абсолютна чиста, лишь когда безусловна, милорд.
— Да, это первая строчка гимна, но какой в ней сейчас толк? Как ты думаешь, почему инквизитор призвал на службу именно тебя?
Верина не торопилась с ответом. Тщательно все обдумав, она произнесла:
— Потому, что он знал — я лучшая в искусстве врачевания среди всех послушниц нашего ордена. Мне единственной из всех учениц разрешили принять обет врачевательницы, — девушка не видела смысла врать или утаивать правду из ложной скромности.
— Значит, он знал, что тебя ждет жизнь праведницы, целиком отдающей себя делу спасения слуг Императора. Всякий, кого готовят самоотверженно спасать жизни, неизбежно будет испытывать предубеждение к убийству. Да или нет?
Верина ничего не ответила. Она сидела, погрузившись в воспоминания, размышляя о долгих ночных допросах, о том, что ей приходилось совершить во имя Императора. Наконец она промолвила:
— Он называл меня Лезвием Правды. Когда под следствием оказывались особенно чувствительные, он никому не дозволял помогать ему. Всегда звал только меня. Звал, хотя наверняка понимал, как я ненавидела то, что делаю.
— Окажись я на его месте, мне бы не очень хотелось, чтобы мне помогал какой-нибудь преисполненный чрезмерного энтузиазма мясник. Здесь нужен тот, чья вера чиста; кто не испытывает ни малейшего удовольствия от процесса. Разве я не прав?
— Но я же в нем усомнилась! Вы говорите сущую правду милорд, но я же должна была ему верить. Мои орденские обеты…
— Отбрасывать нельзя, — перебил ее Круций, — и закрывать на них глаза недопустимо. Ты до сих пор не в состоянии узреть истину. А она прямо у тебя перед глазами. Ты оказалась способна поставить приказы под сомнение, и только поэтому лорд-инквизитор выбрал тебя. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Сомнение — неотъемлемая часть веры, в частности, веры в святое дело Императора.
— Это ересь.
— Ошибаешься. Ты просто, в отличие от меня, слишком мало пожила, чтобы понять природу подобных сомнений. Я стар, очень стар даже с точки зрения моего ордена. Возможно, я и так скоро бы умер, даже если бы уцелел в этой кампании. Ты даже представить себе не можешь, что происходит с верой за века. Взять, к примеру, Несущих Слово. Они восстали не потому, что усомнились в нашем повелителе. Нет, они восстали потому, что не сомневались в правоте своего дела. Их души, их сердца преисполнились такой уверенности в безошибочности избранного ими пути, что они в итоге попали в ловушку собственной самонадеянности и теперь, столетие за столетием, страдают, расплачиваясь за свою ошибку. — Круций взглянул на клубящиеся над головой тучи и произнес, обращаясь скорее к себе, нежели чем к Верине: — А мы братья этим бунтарям, мы рождены из того же семени. Как нам уберечься от сомнений перед лицом столь жуткого факта? Нет, сестра, в час самых страшных испытаний наша вера остается непоколебима лишь благодаря сомнениям.
Слова лорда Круция смутили Верину. Девушка опустила взгляд на свои руки и подумала о том, сколько подследственных за четыре года приняли смерть из этих рук. «Лорд Круций хочет сказать, что меня выбрали за кроткий нрав, за желание безоговорочно исполнять принесенные мной обеты. Сколь жестока вселенная, коль скоро она ставит меня перед таким чудовищным выбором».
— Ты по-прежнему считаешь, что инквизитор допустил ошибку, забрав тебя из обители? Думаешь, там ты смогла бы принесли больше пользы? — спросил Круций. — Вот это уже попахивает ересью. Я прекрасно вижу, что у тебя на душе, сестра. Работа, которую тебе пришлось выполнять, многих свела с ума, но тебя не сломала. Ты упрямо пытаешься сохранить в себе чувство сострадания, и потому ты уникальна. Дай сомнениям волю, но не давай им целиком и полностью пожрать себя. Ведь с тобой случилось именно это.