— Гермиона? — Гарри глядел на неё с большим удивлением, как и ещё половина гриффиндорского стола, голос у него был неуверенный. — Ты сейчас что, рычала?
— Это у меня в животе бурчит, — процедила она сквозь зубы, схватила тост и выбежала из-за стола, со всей силы бросив вилку, которую судорожно сжимала. — Я в библиотеку.
— Кто бы сомневался, — хором простонали прекрасно её знавшие Рон и Гарри.
*
После завтрака Паркинсон затащила Спайка в один из пустовавших классов, расположенный по пути к кабинету чар, нагло проигнорировав его слабые попытки сопротивления, мотивированные тем, что они могли опоздать на урок.
— Мы быстро. Что ты такого сделал с Грейнджер? — её глаза сияли от любопытства.
— Я? С Грейнджер? — попытался изобразить удивление Спайк, но по выражению лица Паркинсон понял, что она не поверила. Умная девочка. — Мы вчера столкнулись по дороге в библиотеку и мило пообщались.
— Ну да, и именно поэтому от одного взгляда на тебя она пришла в неописуемое бешенство и вылетела из Большого зала, точно за ней гналось стадо гиппогрифов?
— Действительно? — такого мощного эффекта он точно не ожидал. — Я был чрезвычайно мил, возможно, немного нахален, но некоторые вещи никогда не меняются. Так что это она просто с непривычки от нового хорошего меня.
Спайк невинно улыбнулся.
— Мне понравился эффект, — фыркнула Паркинсон, ненадолго задумалась и хитро прищурилась. — Тоже, что ли, попробовать?
— Почему нет.
— Боюсь, у меня не получится быть милой с Грейнджер. Понимаешь, это же Грейнджер!
— Поттер?
— И того хуже…
— Значит, не выйдет.
— Ну, есть ещё Уизли. Он хотя бы чистокровный, и мне будет не так противно.
— Ты шутишь? Или издеваешься? Уизли самый ужасный из них.
— Это в тебе до сих пор ревность говорит?
— Не говори глупостей, Паркинсон. С чего бы мне к нему ревновать? Мне не нравится Грейнджер. За ней забавно наблюдать, вот и всё, к тому же они даже не встречаются.
По её лицу он понял, что ляпнул что-то не то.
— Вообще-то, я имела в виду Поттера.
— Вообще-то, у меня нормальная ориентация, — надулся Спайк.
— Разве? — удивилась Паркинсон и с лёгким смущением пояснила: — Я раньше не поднимала этот вопрос, но мне показалось, что тебя наконец-то попустило, ведь мы перестали постоянно обсуждать, какой Поттер идиот и насколько у него ущербные друзья.
— Не вижу смысла в тысячный раз обсуждать очевидные факты.
— Вот именно! — она торжествующе подняла вверх указательный палец и хитро сверкнула глазами. — Но раньше эти факты были не менее очевидны.
— Ладно, в чём-то ты права, — Спайк тяжело вздохнул: Драко Малфой действительно был зациклен на Гарри Поттере в такой степени, что это уже становилось нездоровым. К счастью, без всякого сексуального подтекста: лишь уязвлённая гордость и ущемлённое самолюбие.
Так странно: оказывается, Паркинсон всё-таки умеет молчать, если это действительно важно. А знал ли он её на самом деле? И хотел ли узнать? Или все эти годы просто эгоистично пользовался? Что ж, она заслуживала откровенности хотя бы в этом, раз уж он не мог посвятить её во все свои тайны.
— А сейчас я поведаю тебе «Историю об отвергнутой руке, или Худшем дне в жизни Драко Малфоя», — сказал Спайк нарочито торжественно, но Паркинсон не поддержала веселья, оставшись серьёзной: она слушала внимательно и не перебивала. Вероятно, думала, что так, в виде шутки, ему легче открыться, но на самом деле Спайку не было тяжело, скорее забавно и немного грустно.
— И что изменилось? — спросила она, когда он закончил.
— Теперь я знаю, что есть вещи намного более важные, чем глупая детская вражда из-за мелочной обиды. И намного более страшные, — даже сам Спайк почувствовал, что вышло как-то слишком уж мрачно.
— Что-то плохое случилось этим летом? — Паркинсон выглядела так, словно на самом деле не хотела знать, но не могла не спросить, не из любопытства, а потому что должна; голос у неё был тихий и неуверенный. Он вполне мог сделать вид, что не понял, и отшутиться, мол, вырос, мозгов прибавилось, но какого чёрта? Вместо этого Спайк молча закатал рукав мантии на левой руке. Дружба ведь предполагает максимально возможную степень откровенности, так? Если она останется с ним даже после этого, о лучшем друге нельзя и мечтать.
Глаза Паркинсон расширились от ужаса, лицо побледнело до прозрачности; она зажала рот рукой, но у неё всё равно вырвался полузадушенный вскрик.
— Раньше я думал, что хочу этого, да и выбора у меня особо не было.
— Он страшный человек, Драко. Страшный, — прошептала она срывающимся голосом, её била крупная дрожь. — Ты просто не представляешь, насколько страшный.
— Страшный, — согласно кивнул Спайк, который очень даже представлял, уж получше многих, — но он уже не человек. Пойдём.
— К-куда? — Паркинсон боязливо сжалась, точно её собрались убивать. Может, он совершил глупость, но лучше пусть так, лучше узнать сразу, чем получить предательство в неожиданный момент. С него хватило прошлого печального опыта.
— К мадам Помфри, милая, за успокоительным, — пояснил Спайк со вздохом. — На тебе лица нет, какие уж тут занятия.
Когда он протянул ей руку, она вздрогнула и машинально чуть отступила, но всё же пересилила себя и уцепилась за его локоть. До больничного крыла он её почти нёс.
Нужное зелье им выдали без вопросов. Одного взгляда хватило мадам Помфри, чтобы поставить диагноз: нервное потрясение.
— Бедняжка, — сочувственно прошептала она, когда усаженная на одну из коек Паркинсон допила успокоительное и задремала, откинувшись на подушки, и посмотрела на Спайка. — Кто?
— Что — кто? — не понял он.
— Кто у неё умер? — пояснила мадам Помфри. — Или пропал? Уже третья ученица в таком состоянии с начала года, а вот мальчики не идут, всё в себе держат. И это на второй только день! Что же будет дальше…
— Друг, — голос Спайка невольно дрогнул.
— Понятно, — она горько вздохнула и покачала головой. — Ей надо часа два-три поспать.
— Я подожду.
— Идите-ка вы лучше на занятия, мистер Малфой.
— У меня свободный урок, — соврал он. — И потом, кто-то должен её проводить. Не сидеть же мне в коридоре под дверью.
— Да? — мадам Помфри недоверчиво вскинула бровь.
— Конечно, — Спайк пожал плечами. — Иначе Паркинсон привёл бы другой свободный ученик.
Она не меньше минуты буравила его недоверчивым взглядом, но такие приёмы перестали на него действовать больше сотни лет назад.
— Хм, ладно, — мадам Помфри неожиданно тепло улыбнулась, — её действительно сейчас лучше не оставлять одну, но только не шуми, а иначе мне придётся тебя выставить.
— Спасибо.
Она даже выделила ему стул, на котором он и провёл следующие несколько часов, задаваясь вопросом, что скажет ему Паркинсон, когда проснётся, но она не сказала ничего: просто лежала и смотрела с непонятным выражением лица.
— Прости меня, — не выдержал Спайк. — Не надо было тебя в это втягивать.
— Так странно, — она приподнялась. — Впервые слышу, чтобы ты извинялся.
— Ну, я виноват, что довёл тебя до такого состояния. После родителей у меня в этом мире нет никого ближе, — он на секунду отвёл взгляд. Ведь Дру осталась в другом.
— Ты рад? — Паркинсон отчётливо посмотрела на его левую руку, потом пытливо вгляделась в глаза.
— Нет.
— Это хорошо. Мы что-нибудь придумаем, — она села, протянула ладонь и крепко сжала его пальцы, криво улыбнулась, и Спайка немного отпустило владевшее им напряжение.
— Обязательно.
— Наверное, мне тоже надо извиниться, — вдруг сказала Паркинсон с истерическим смешком. — Ты ведь почти прямым текстом намекал, но мне просто в голову не могло прийти, что всё зашло настолько далеко. Если честно, я думала, что ты, ну, немного преувеличиваешь, понимаешь?
— Дай-ка подумать, — усмехнулся Спайк в ответ. — Выпендриваться — это совершенно не в моём стиле. Как ты могла!
Они дружно расхохотались, всё ещё немного нервно, но с этим смехом пропали остатки натянутости, возникшей между ними в том пустом классе.
Идиллию прервало появление мадам Помфри.