Малфой-младший тем временем продолжал вести себя ненормально и — что удивительно, но закономерно, если её теория верна — ни разу не сбился на прежние привычки. Более того, кажется, он задался целью преследовать её и выводить из себя, но так, чтобы даже пожаловаться никому было нельзя. Трижды в день она вместе с друзьями вынужденно терпела его любезности — и кривлянье Паркинсон — в Большом зале, но снова перейти на пятиминутные посещения не позволяло вытребованное Гарри и Роном обещание нормально питаться и уделять им больше внимания; на уроках и во время перемен Гермиона умудрялась ювелирно избегать Малфоя, но по вечерам в библиотеке деваться было некуда: он прямо-таки с маниакальным упорством подсаживался к ней за стол чуть ли не каждый день. Гермиона стойко делала вид, что его не замечает, но сама краем глаза постоянно за ним следила — не выкинет ли чего; от этого закономерно падала её продуктивность и уже начинала развиваться самая настоящая паранойя. Хуже того, все — кроме Гермионы, Гарри, Рона, Джинни и Невилла — ему поверили и уже принимали поведение Малфоя за чистую монету, словно бы и не знали его прежде. Даже Луна бормотала что-то несусветное про плотоядного, но хорошего мозгошмыга, который повывел плохих, а Макгонагалл вполне благосклонно улыбалась, когда ему случалось придержать для неё дверь или отвесить очередной комплимент, точно не помнила всех сотворённых им на протяжении многих лет гадостей и мерзкого характера; девчонки же, вне зависимости от курса и факультета, дружно назначили Малфоя своим новым объектом для поклонения, наравне с Гарри.
Быть может, и сама Гермиона в конце концов поддалась бы, поверила, ведь сын за отца не отвечает, а люди меняются, как справедливо заметила однажды Лаванда в ответ на её возмущение, что они с Парвати снова обсуждают «очаровашку Малфоя», — если бы не замечала острые, изучающие взгляды, которые тот бросал на неё, когда думал, что она не видит; если бы Гарри не рассказал ей в позапрошлом году об участи мистера Крауча; если бы не сотни похожих случаев, о которых Гермиона прочитала за последние несколько недель.
Отвратительнее всего было иметь реальную возможность всё выяснить, но бояться не то что ею воспользоваться, но даже поделиться с друзьями самим фактом её существования, ведь когда она решится… если её поймают — три поцелуя дементора (согласно «Магическому своду законов и определяющих прецедентных случаев Великобритании»); если хоть что-то пойдёт не так — мёртвый Малфой. Гермиона не хотела взваливать на их совесть этот груз и делать ребят соучастниками в глазах закона. Пусть дементоры ушли из Азкабана, но смертная казнь есть смертная казнь, и уж Министерство что-нибудь придумает в качестве заменителя.
В том, что рано или поздно она всё же решится, Гермиона не сомневалась: ситуация за пределами Хогвартса становилась всё хуже, списки погибших и пропавших без вести, публикуемые в Пророке, — длиннее, директорское кресло в Большом зале пустовало намного чаще, чем бывало занято, а они просто сидели в школе и ничего не делали. Собственная бесполезность и страх однажды найти в газете имена родителей выматывали и давили на психику не меньше преследований Малфоя.
За несколько дней до первого в этом году похода в Хогсмид терпение Гермионы закономерно лопнуло.
Началось с того, что Малфой после ужина в четверг поймал её в дверях Большого зала и с широкой улыбкой сказал:
— Мисс Грейнджер, не соблаговолите ли вы оказать мне честь и составить компанию в эти выходные?
— А? — она подумала, что ослышалась.
— Ты, я, сливочное пиво… Хогсмид, Грейнджер, алло. Предлагаю «Три метлы», но можно и в «Кабанью голову», чёрт, да я даже на Паддифут и твоих бестолковых дружков в качестве стражей девичьей чести согласен.
— Это что, свидание? — ошеломлённая Гермиона застыла на месте и попыталась обратить происходящее в шутку.
— А ты хочешь, чтобы это было свидание? — с готовностью предложил он и фамильярно подмигнул.
— Нет! — её голос сорвался на истерический крик. — Не хочу! Да сколько можно, я вообще не хочу больше никогда тебя ни видеть, ни слышать!
Окружавшая их толпа ахнула и буквально взорвалась рокотом, в котором слышались любопытство и неодобрение.
— Что тут происходит? — пролетел над головами недовольный голос Снейпа, и студенты расступились, пропуская его и шедшую за ним Макгонагалл.
— Мисс Грейнджер, мистер Малфой? — нахмурилась та.
— Малфой пригласил Грейнджер в Хогсмид, а она устроила скандал, — тут же сдала Гермиону какая-то рейвенкловская младшекурсница, посмотрев при этом так, что сразу стало понятно: нанесённую сиятельному и очаровательному мистеру Малфою «обиду» она приняла близко к сердцу и на Гермиону очень сердита. Беглый взгляд в толпу подтвердил, что девчушка в своих чувствах не одинока, и от мести женскую половину школы удерживает только присутствие учителей. Никто из них не понимал, что на самом деле Малфой просто издевался, и это в лучшем случае. А в худшем она — если согласится — в Хогвартс просто не вернётся, зато Волдеморт узнает о Гарри всё, что знает Гермиона. Её-то окклюменции никто не обучал. На секунду это представилось так ярко, что ей пришлось одёрнуть себя. Да уж, подозрительность Гарри слишком заразна, разве Тонкс не говорила им на перроне, что Хогсмид теперь патрулируют авроры?
— Это правда? — сурово поджала губы Макгонагалл, обращаясь к Малфою. Похоже, у его обаяния всё же были пределы, или она просто слишком хорошо знала Гермиону, чтобы поверить в истерику на пустом месте.
— Я просто неудачно выбрал время и место для общения с мисс Грейнджер, профессор, и нас неправильно поняли, — Малфой виновато улыбнулся. — Но вы же знаете: она так поглощена учёбой, что на праздные разговоры почти нет времени.
— Да, мисс Грейнджер очень старательная и одарённая девочка, — тут же смягчилась Макгонагалл и посмотрела на Гермиону с привычным горделивым одобрением, но Снейп её настроения не разделял — от выражения его лица скисло, наверное, всё молоко в Шотландии.
— Мистер Малфой, в мой кабинет, — холодно приказал он.
— Да, сэр, — кивнул тот и успел открыть дверь перед собиравшейся тихо ускользнуть Гермионой.
— Благодарю, — процедила она сквозь зубы и унеслась по коридору, словно за ней гналась стая диких и очень голодных гиппогрифов, а в спину дул ураганный ветер на все двенадцать по Бофорту.*
В библиотеку Гермиона не пошла из опасения сделать с Малфоем то, о чём потом пожалеет, пусть только даст повод — в её состоянии за предлог сошёл бы даже взгляд искоса, — но и в спальне она не нашла желанного покоя.
— Ах, он такая лапочка, — вклинился в её мысли восторженный щебет Лаванды. Гермиона могла поставить коллекционное издание «Истории Хогвартса» против сломанного пера, что знала, о ком шла речь.
— Просто симпампушка, — хихикнула Парвати.
— Да чёрт возьми, сколько можно? — не выдержала Гермиона.
— А тебе какое дело? — преувеличенно удивилась Лаванда. — Ты же ему отказала, значит, он тебе не нравится, так что мы можем обсуждать его столько, сколько захотим.
В голове не укладывалось, что Малфой мог быть действительно кому-то симпатичен — помимо, конечно, Паркинсон, — а в особенности этим двум привередам, в первую очередь оценивающим внешность. Он же тощий, что скелет из анатомического театра, в который её как-то водили родители; к тому же маленького роста, едва ли выше даже Гермионы, а она с трудом доставала своим статным, но пустоголовым красавицам-соседкам макушкой до груди. Правда, лицо у него было с тонкими, даже изящными чертами, но слишком нежным и смазливым для парня. Подумалось вдруг: а жаль, что Малфой родился не девочкой, какая была бы куколка, куда там задаваке Гринграсс.