— Как скажешь, — Спайк предпочёл не спорить. Доказательств у него не было, а ей явно нравилось считать эльфов наивными простачками. — Чего ты от меня тогда хочешь вообще, Грейнджер?
— Она была свободной, а ты снова сделал её рабыней, — отчеканила та с презрением. — Гнусный эксплуататор! Тебе нравится иметь власть хоть над кем-то, да?
Ох, если бы… но, честно говоря, Спайк никогда не видел ничего такого в самой идее рабства. Проблемы начинались, если злоупотреблять властью, но что-то подсказывало ему: Грейнджер такой точки зрения точно не оценит; он примирительно улыбнулся и сказал:
— Тише, пантера. Это то, чего хотела сама Винки, то, что сделало её счастливой. Если когда-нибудь она передумает и захочет свободы, я не стану её удерживать.
— Но она не захочет, — ядовито сказала Грейнджер. — У неё хорошо промыты мозги на этот счёт.
— А ты, значит, жаждешь промыть их на свой манер? — скептически усмехнулся Спайк, подперев щёку кулаком.
— Я просто хочу для неё лучшей доли.
— Как ты это понимаешь.
— Как любой цивилизованный человек это понимает! — взорвалась она, но тут же сбавила тон под осуждающим взглядом мадам Пинс. — Но вы, чистокровные экстремисты, к ним явно не относитесь.
— Так она ведь не человек, Грейнджер, — Спайк устало вздохнул и добавил, опережая её возражения: — Я не говорю, что из-за этого Винки автоматически становится хуже людей, второго сорта или вроде того. Просто другая, понимаешь? Как кентавры или гоблины.
— Некоторые вещи универсальны.
— Например, навязывание другим своей точки зрения в качестве единственно правильной? — предложил он с иронией.
— Рабство — это однозначно плохо, — Грейнджер зло прищурилась, очевидно, лишь огромным усилием воли сдерживаясь от того, чтобы снова не закричать на него или не ударить. Интересно, получится ли достаточно вывести её из себя, чтобы она плюнула на всё и пошла вразнос? Спайк не мог не проверить.
— Ты просто умилительна в своём наивном, но воинственном идеализме, — вкрадчиво сообщил он ей, понизив голос до интимного шёпота. — Пожирать партнёра после секса тоже считается дурным тоном, но богомолы не обрадуются, если ты им запретишь.
— Богомолы — неразумные насекомые. И это их физиология, — Грейнджер чуть порозовела, но голос её остался твёрдым.
— А у эльфов такая психология. Кстати, они ведь всё понимают, если ты им объяснишь. Разрешаю тебе проводить воспитательные беседы с Её Снобейшеством сколько хочешь, — щедро предложил Спайк. — Только ваш драгоценный лупоглазый анархист с ней ой как наплакался бы: они же совершенно разные. Можно сказать, я ему оказал услугу.
Грейнджер как-то разом поубавила пылкой воинственности.
— Я раньше пробовала говорить с эльфами, и они начали меня игнорировать, — призналась она.
Представлял он себе эту картину, очень даже хорошо представлял: категоричные тезисы, обилие заумных терминов и абсолютное отсутствие контакта с аудиторией.
— Ожидаемо, — Спайк пожал плечами.
— Конечно, вы же с детства вбивали им в головы всю эту чушь, — снова завелась Грейнджер.
— Мы?!
— Чистокровные волшебники.
— Конечно, я лично воспитал не меньше дюжины эльфов. У матушки на счету так вообще сотни, — съязвил обалдевший от её слов Спайк. — Очнись, Грейнджер, как будто делать нам больше нечего. Это часть их культуры.
— Культуру можно и поменять!
— Ну и кто у нас теперь любит власть над другими? По факту тебя не устраивает не то, что они якобы не могут решать свою судьбу сами, а то, что её решаешь не ты. Уже ощущаешь тягу к розовому цвету и чаю с Сывороткой правды? — поддел он.
— Не передёргивай, — Грейнджер жарко покраснела, и, чёрт побери, ей это невероятно шло. Ему вновь захотелось узнать, надолго ли хватит её терпения.
— Даже не начинал, но если ты настаиваешь, — Спайк ещё понизил голос, — то я готов. Меня всегда заводили властные женщины. А ты любишь смотреть, да? Но если мадам Пинс нас застукает, я честно признаюсь, кто во всём виноват.
Она секунд тридцать изображала выброшенную на берег рыбу, а затем скривилась:
— Фу! Малфой, ты… ты… отвратителен!
— О да, — Спайк довольно улыбнулся и как ни в чём не бывало продолжил уже серьёзно: — Ни сами эльфы, ни чистокровные волшебники просто не понимают твоих прогрессивных идей. Нужен комплексный, постепенный подход. Вот представь, что к тебе приходит кто-то с улицы и начинает говорить, будто ты держишь в плену свой компьютер.
— Не сравнивай живых и чувствующих существ с железкой, — пропыхтела Грейнджер. Ох, как ему нравилось, когда она так делала.
— Я же не говорю, что согласен, а пытаюсь доступно растолковать тебе ход их мыслей, — мирно объяснил он.
— С каких пор чистокровные для тебя «они», Малфой? — пытливо прищурилась она.
— Ну, примерно с этого лета… Слушай, возвращаясь к нашей первоначальной теме, ну кому плохо, что Винки и Кричер нашли друг друга? Клянусь, я её не обижаю, даже поручаю что-то крайне редко, и она ещё ни разу себя не наказывала; а у Кричера самые серьёзные намерения.
— С чего мне тебе верить? — недовольно проворчала Грейнджер с недоверчивым выражением лица.
— А ты проверь, — легко предложил Спайк.
— Обязательно, — в её чертах вдруг проступило что-то жестокое, почти первобытное, и у него на миг пересохло в горле.
Несмотря на то, что она притворялась эдакой пай-девочкой — или даже честно на самом деле хотела ей стать, — натура у неё было безжалостная, как у хищника или вампира вроде Дру. Как у самого Спайка. Уже через секунду наваждение схлынуло, оставив Грейнджер хмуриться с сурово поджатыми губами, а его — пытаться скрыть неуместное возбуждение.
— Но Добби несчастен, — сказала она уже с неуверенностью.
— Вообще не аргумент, — возразил он хрипло. — Один несчастный эльф и два счастливых лучше трёх несчастных. Или ты возмущаешься только потому, что Винки выбрала не того, кто более симпатичен лично тебе? Так это уже свинство настоящее: ваш Добби совершенно ей не нравится.
— Зато Добби — куда более достойная кандидатура, — упрямо вскинула подбородок Грейнджер.
— И снова: кто из нас, мисс якобы защитница всех угнетённых, думает о них, а не о своих тараканах, и тешит личное эго в ущерб окружающим?
*
Не то чтобы Гермионе нечего было сказать, но пар она уже выпустила, а убедить его всё равно не представлялось возможным, так зачем время зря тратить? От бессмысленного продолжения спора — и вызывавшего уже ощутимый дискомфорт взгляда Малфоя, слишком пристального и тяжёлого — её спас приход Паркинсон.
— Грейнджер, — сухо, но неизменно нейтрально поздоровалась та, и Гермиона сдержанно кивнула в ответ.
Такими темпами у неё скоро выработается рефлекс радоваться при появлении Паркинсон (та взяла за привычку частенько забегать в библиотеку, чтобы вытащить Малфоя, вероятно, на очередное «свидание», чем бы они там в действительности ни занимались). Ещё один абсурдный штрих в нереальной картине происходящего в этом году в Хогвартсе.
Гермиона смотрела в методичку, но мозг отказывался воспринимать написанное. Паркинсон и Малфой давно ушли, но некоторые моменты разговора продолжали вертеться у неё в голове. Был ли Добби настолько хитёр и коварен? Верить в это упорно не хотелось. Не вела ли она сама себя в чём-то похоже на него? Неужели для Гермионы внезапно осознанная симпатия была важнее долгих лет дружбы и счастья Рона? Ответ, если судить по её поступкам, был скорее положительным, что ей очень не нравилось.
Промаявшись минут двадцать, но так и не прочитав больше ни одной строчки, она решила, что бесполезно даже пытаться, и в кои-то веки покинула библиотеку задолго до закрытия.
Гриффиндорская гостиная встретила её уютным гомоном и теплом каминов. Гарри и Джинни играли с Кутом и Пиксом в подрывного дурака, а Рон… Рон снова застрял языком в Лаванде. Оба выглядели счастливыми и весьма довольными жизнью.
— Не будь как Добби, — едва слышно пробормотала Гермиона и подошла к ним. Ей пришлось хорошенько прокашляться (о том, насколько случайно было малфоевское сравнение с Амбридж, она решила подумать позже), прежде чем они её заметили, и Рон с громким чавкающим звуком отлепился от Лаванды.