— Ауч, — он флегматично потёр щёку и констатировал: — Но оно того стоило.
— Да что ты всё время ко мне целоваться лезешь, Малфой? — негодующе прошипела она. — Может, я тебе нравлюсь?
— Может, и нравишься, — неожиданно легко согласился он, и по его лицу расползлась плутовская улыбка. — А может, мне нравится тебя злить. Ты так остро реагируешь, что просто прелесть. Интересно, почему? Может, это я тебе нравлюсь?
Гермиона расхохоталась и вдруг задумалась: а действительно, почему его поведение приводит её в такую ярость? Он не был первым парнем, который её поцеловал, ей даже противно не было, только непривычно, но почему же тогда? Или всё дело в том, что она ощущала себя жертвой, не контролировала ситуацию? Стыдилась своей беспомощности?
— Гермиона? Гермиона, ты здесь? — вдруг снова раздался голос Маклаггена; он, похоже, решил вернуться.
Встречаться с ним лицом к лицу ей всё ещё не хотелось, теперь даже сильнее прежнего. О нет, намного сильнее прежнего. В панике схватив Малфоя за отвороты мантии, она притянула его ближе и поцеловала. Сопротивляться тот не стал — чего Гермиона немного опасалась, — а напротив: активно включился в процесс, чем чуть всё не испортил. Она, не ожидавшая такого энтузиазма с его стороны, удивлённо охнула, чем, похоже, лишь подстегнула.
Малфой, в отличие от неё, совершенно точно не собирался изображать жертву, от неожиданности впавшую в ступор. Он воспользовался предоставленной возможностью на всю катушку, вдумчиво и крайне тщательно принявшись обследовать её рот своим языком; его рука тем временем ползла по спине Гермионы, медленно, но неотвратимо. Он не нащупывал путь, не опасался сделать что-то не так, как было в своё время с Виктором; Малфой просто не торопился, и эта его уверенность пугала не меньше осознания, что ей, кажется, нравилось с ним целоваться.
— Гермиона? — Маклагген раздвинул занавески. — Раздери вас гиппогриф, я был уверен, что слышал её голос. Эй, голубки, вы не видели Грейнджер?
Промычав что-то отрицательное, Малфой резким движением прижал её к себе совсем близко, и она с ужасом ощутила, что процесс, отчасти задуманный как месть, окончательно вышел из-под контроля и доставляет ему большое, скорее даже огромное, удовольствие. Гермиона в панике отпихнула Малфоя и залепила ему вторую пощёчину, симметрично первой, уже не думая о возможных последствиях, если Маклагген всё ещё здесь и обнаружит её, тем более в такой компрометирующей ситуации; но того уже и след простыл.
— Вау… — пробормотал Малфой, блуждая где-то в пространстве расфокусированным взглядом. — Стоило того тысячу раз. Грейнджер, ты…
— Не заткнёшься — я тебя ещё раз ударю, — предупредила Гермиона дрожавшим голосом. В горле комом стояла сливочно-фруктовая сладость.
— Да сколько угодно, — отозвался он хрипло, — только если сначала поцелуешь. Не стоит нарушать сложившуюся традицию.
— Мечтай! — огрызнулась она. — Извращенец.
На что Малфой только демонстративно облизнулся, и её невольно передёрнуло — от отвращения, совершенно точно. Ей ведь не могло действительно понравиться с ним целоваться. Абсолютно исключено. Просто показалось.
Как ни странно, злости Гермиона больше не чувствовала, вероятно, из-за того, что теперь у неё появилась над ним власть — в определённом смысле. Хотя это не делало её каким-то чудесным образом охотником, но и жертвой она быть перестала.
— О, и всегда пожалуйста, Грейнджер, обращайся в любое время, если понадобится, — вдруг усмехнулся Малфой и, видя её непонимающий взгляд, пояснил: — Спасти там от нежеланного поклонника или ещё что. Для тебя — доступен в любое время.
Презрительно фыркнув — спаситель, блин, нашёлся, — Гермиона запретила себе думать о произошедшем, а особенно о том, что физиологическая реакция Малфоя, как процесс фактически непроизвольный, не могла быть вызвана наложенным Империусом.
Обойдя его на максимально возможном расстоянии — насколько вообще позволяла теснота приютившего их закутка, — она снова выглянула между драпировок и принялась осматриваться. Маклаггена поблизости не наблюдалось, и Гермиона воспользовалась этим, чтобы на полной скорости рвануть к выходу. Прощаться с Малфоем или, того хуже, действительно благодарить его за «помощь» она посчитала излишним.
С такой скоростью по Хогвартсу Гермиона не передвигалась никогда прежде: до гостиной, которая встретила её привычным успокаивающим уютом, она добралась в рекордные сроки.
Негромкое потрескивание дров в каминах сливалось с тихим гулом разговоров немногих засидевшихся допоздна старшекурсников, в числе которых были и Рон с Лавандой, но впервые с того момента, как они начали встречаться, Гермиона совершенно ничего не испытала при виде их сплетённых в яростном объятии тел. Даже хорошо, что они ни на что не реагировали: ей не придётся объяснять, почему она вернулась с вечеринки одна и раньше всех остальных.
Зубная паста была слишком сладкой на вкус, а отражение в зеркале — растерзанным, взволнованным, запутавшимся и смертельно усталым. Чужим.
Гермиона отчётливо поняла, что заснуть у неё сегодня не выйдет. И ладно: она собиралась законсервировать и получше спрятать своё зелье на время каникул, но грех не использовать отличную возможность его закончить.
Слишком многие оставались на Рождество в Хогвартсе, как в самом безопасном месте во всей Англии, из-за постоянной угрозы нападения пожирателей смерти. Куча свободного времени и скука, непременный его атрибут, наверняка заставят всю эту ораву шататься по замку в поисках приключений. Не было никаких гарантий, что кому-нибудь из них не повезёт наткнуться в заброшенном женском туалете на котёл с разведённым под ним Губрайтовым огнём и консервирующими чарами сверху, как их ни скрывай.
Всё равно последний ингредиент — Дурманящую настойку — Гермиона успешно закончила на днях, но всё никак не могла выделить достаточно времени для её добавления. Проблема заключалась в том, что, согласно рецепту, процесс занимал около шести часов почти непрерывного бдения возле котла. В течение учебной недели она себе этого позволить никак не могла и потому отложила до ближайших выходных, которые, увы, пришлись уже на каникулы.
Её манила перспектива остаться в Хогвартсе и закончить уже свой многомесячный труд, не откладывая на полторы недели, но неопределённость с исцеляющим заклинанием заставила Гермиону предпочесть «активный отдых». Хоть бы с этим всё получилось и не возникло очередной накладки, как с Ораторским зельем… Жаль, не с кем поделиться всей иронией ситуации: помог-то ей именно Малфой, сам не понимая того, что подал точило собственному палачу.
Нет, об этом лучше вовсе не думать.
Напоследок ещё раз почистив зубы — но не ощутив ни малейшего облегчения, — Гермиона зашла в спальню, достала из чемодана карту и плащ Гарри — в последний раз, уже завтра она наконец-то сможет вернуть их законному владельцу, — а затем невидимым призраком спустилась в гостиную, где ничего, конечно же, за столь малый срок — её не было всего минут десять — не поменялось. К счастью, у тех немногих, кто там находился, были дела поважнее, чем наблюдать за входом, и Гермиона сумела выскользнуть сквозь портрет незамеченной.
В полумраке туалета плаксы Миртл она сидела прямо на полу, который привычно согрела чарами, и каждую минуту добавляла в зелье по одной капле Дурманящей настойки. В одной руке был зажат простенький механический хронометр, в другой — колба с дозатором на крышке; и обе уже ощутимо дрожали, когда в тягучую лиловую жидкость с бирюзовыми разводами упала последняя, шестидесятая капля.
Оставалась самая нудная часть: трижды помешивать по часовой стрелке каждые пятнадцать минут и раз в час — двадцать, уже против. В общей сложности — пять часов.
Гермиона специально не стала брать с собой книгу, чтобы скоротать время — боялась слишком увлечься, — и потому между помешиваниями просто сидела и смотрела на зелье. Последние, решающее часы, которые определят, не зря ли были потрачены несколько месяцев, куча нервов и ингредиентов на варку этого зелья. Ей не удавалось понять, становился ли нежный запах сирени всё тоньше, или это она просто уже принюхалась; бледнел ли оттенок морской волны, довольно быстро сменивший лилово-бирюзовую пестроту, или он преобразовывался во что-то третье.