— Немедленно, — процедила Гермиона, из последних сил делая голос спокойным и безразличным.
— Я бы, может, и послушался, но, — Малфой ответил почти серьёзно и чуть ослабил хватку, — боюсь, ты снова попытаешься лишить меня чудесных воспоминаний о нашей встрече.
— Врёшь.
— Недоговариваю. Не считай меня совсем уж свиньёй, как бы сильно мне ни нравилось к тебе прижиматься — а ты теперь и сама знаешь, насколько это для меня приятно, будь проклята твоя Сыворотка, — отпустил бы.
Гермиона порадовалась, что он не видел в этот момент её лица. Если судить по ощущениям, оно было малиновое. Любовь — подходящее слово. Она невольно дёрнулась от этой мысли, и Малфой воспользовался случаем, чтобы снова прижаться к ней максимально плотно и с тихим смешком ткнуться носом куда-то в шею. Почти приятно, если не обращать внимания на яркое свидетельство той самой «любви», наглым образом упиравшееся Гермионе в бок.
Нет, он ведь точно делал это специально. Знал, что она всё чувствовала, и намеренно… засранец, маньяк озабоченный, господи, у неё и слов-то таких не было, которые могли выразить всю глубину обуревавшего её негодования.
— Малфой, — прошипела Гермиона практически на ультразвуке. — Убью.
— Тебе совесть не позволит, — рассмеялся он. — Теперь — не позволит. Максимум покалечишь, и то не слишком сильно.
Увы, это было справедливое замечание. Она с большим трудом заставила себя расслабить запястье, хотя все инстинкты протестовали, и её палочка глухо упала на пол.
— Ты слишком быстро соображаешь, — разочарованно протянул Малфой и нехотя разжал руки, отпуская её. Гермиона отпрыгнула от него футов на пять. — Итак?
— Чего ты от меня хочешь, чёрт тебя дери? — она посмотрела ему в глаза и увидела там что-то дьявольское.
— Тебе не понравится ответ, — сказал он ровно и ногой пнул её палочку к дальней стене. — Давай начнём с чего-то справедливого? Ты узнала многое обо мне, теперь позволь мне узнать что-то о тебе.
— Хочешь тоже накачать меня зельем правды? — Гермиона презрительно скривилась.
— Зачем же. Я ведь сам выпил, так? Поэтому никакого насилия, Грейнджер, исключительно добровольное сотрудничество. Просто разговор без игнорирования, скажем, во время прогулки в Хогсмид?
— Это что, свидание? — удивилась она с некоторым смущением.
— Да, Грейнджер, — Малфой закатил глаза. — Это свидание.
В отличие от прошлого раза, он не собирался оставлять ей выбор.
— А если я не соглашусь?
— У тебя не вышло стереть мне память. Ты ведь не просто так хотела это сделать, верно? Я ещё помню наши законы.
— Ты… ты пытаешься шантажом завлечь меня на свидание? — не поверила Гермиона.
— В любви все средства хороши, — Малфой пожал плечами и невинно улыбнулся.
Гермиона резко смутилась и наверняка вновь запунцовела. Да, она вынудила его сказать о своих чувствах, но зачем же теперь постоянно напоминать ей об этом?
— Даже такие методы?
— А они сработают? — вопрос прозвучал с явной надеждой.
— Ты отвратителен, Малфой, и насквозь испорчен.
— Да ладно? — он заливисто расхохотался. — И кто мне это говорит? Я вот, на секундочку, вообще-то грёбаный пожиратель смерти! Здоровые люди обычно предпочитают другие кружки по интересам. Рождён и вырос в семье пожирателей смерти; любовь к тёмной стороне, злу и страданиям у меня в крови, можно сказать, впитана с молоком матери. Это если не считать такой мелочи, как длительное и местами очень плотное общение с двумя психами, хотевшими нахрен апокалипсис устроить. А у тебя какое оправдание?
— Ты пожиратель смерти?!
— Упс? — Малфой больше походил на нашкодившего кота, чем на члена грозной террористической организации.
— Упс? — у Гермионы отвисла челюсть. — Упс?!
— Всё твое зелье, — он недовольно сложил руки на груди.
Кстати, о зелье: Малфой ведь говорил, что хочет смерти Тёмного Лорда, правильно? Одно другому противоречило, и это её отрезвило.
— Погоди, как же твоя служба Волдеморту сочетается с желанием осквернить его труп? — озвучила она свои сомнения.
— Ну, я пожиратель больше по форме, чем по сути, — он, казалось, немного смутился.
— Но зачем-то же ты подался к нему в шестёрки.
— Меня вроде как поставили перед фактом, хотел я того или нет. Черт возьми, эта образина поселилась в моём доме, поэтому сбежать не вышло!
— В твоём доме?! — Гермиона упёрла руки в бока и не терпящим возражений тоном воскликнула: — Надо рассказать Дамблдору, аврорам, да хоть кому-то!
— Будто они не знают… Да и что толку? — вяло отмахнулся от неё Малфой, но она сразу поверила: ничего путёвого из этого не выйдет. Помнится, у них в доме регулярно устраивали обыски после ареста его отца, так? И?
— Что же тогда делать? — растерялась она.
— Сходить на свидание?
Гермиона посмотрела на него, как на безнадёжно больного.
— Я это не выбирал, пойми, — он закатал рукав мантии на левой руке, обнажив уродливое клеймо Волдеморта, и посмотрел на него с таким отвращением, что никаких сомнений в его искренности не возникло бы даже без Сыворотки правды. — Я большую часть своей жизни был рабом, рабом добровольным, и мне это нравилось. Но теперь я хочу свободы.
— Я не понимаю.
— Будто ты никогда не любила, Грейнджер. Родителей, друзей, мужчину? Хотя последнее вряд ли. И разве не сделаешь ты ради любви что угодно? — горько поинтересовался Малфой.
— Во имя свободы ты предаёшь свою любовь к родителям? — спросила Гермиона с искренним состраданием. Ей не хотелось даже представлять себя в такой ситуации.
— Однажды приходит понимание, что любимые люди не безгрешны и могут заблуждаться. Спасти их, пусть даже против воли, — это проявление любви или эгоизма? И как определить, кто прав на самом деле, а кто ошибается? — он говорил тихо и блёкло. Вымученно.
— Как-то это всё…
Сложно и грустно… и не должна была она ему сейчас до глаз на мокром месте сочувствовать.
— Ты правда растреплешь, если я откажусь?
— А ты как думаешь? — Малфой посмотрел на неё устало.
— Не знаю. Ты пять лет был задницей. Ты грёбаный пожиратель смерти, — Гермиона не хотела этого, но получилось жалобно.
— Вообще-то, ты утратила право на упрёки в аморальности после того, как взяла меня в плен и чуть не прикончила, — он вдруг сверкнул почти прежней улыбкой.
— Тебе же ничего не грозило! — тут же возмутилась она.
— Но ты ведь была уверена в обратном, Грейнджер. Полностью уверена, — справедливо заметил Малфой. — Как с такой склонностью к незаконным авантюрам ты до сих пор не за решёткой?
— Мой лучший друг Избранный, и директор нас покрывает, — усмехнулась Гермиона, за фальшивой бравадой скрывая стыд.
— Ну, такое даже он не замнёт.
И раньше она тоже так думала, но вот сейчас ей вспомнились и Квиррелл, и Локхарт, и Амбридж… а отец Малфоя, который мог бы поднять бучу, теперь в Азкабане и потерял прежнее влияние. На секунду ей стало страшно от перспектив их неосознанной безнаказанности. Они ведь действительно всегда творили что хотели, отделываясь максимум баллами и отработками. Смешное же наказание. И если Квиррелла ещё можно списать на самооборону, то с Локхартом сложнее: ведь это именно Гарри и Рон потащили его в Тайную комнату. В качестве живого щита. Ужасно, если задуматься. И сама она поступила с Амбридж не лучше. Да, противная стерва тысячу раз заслужила мучения за свои издевательства над детьми, но разве не понимала тогда Гермиона, что вела её фактически на верную смерть? Путь рациональная часть успокоилась на чём-то вроде «Грохх сумеет её отвлечь, а мы тем временем сбежим», но если серьёзно, то каковы шансы у одного волшебника справиться с самым настоящим великаном, к тому же у волшебника, который даже с фейерверками двух прохиндеев-недоучек разобраться не в состоянии?
— Кто знает, Малфой, кто знает, — севшим голосом ответила Гермиона. — Ладно, будет тебе свидание.