Покорив все страны, которые ранее завоевали персидские (а до них — мидийские. — Ред.) цари, Александр почувствовал, что ему нечем заняться. Надо было определить другие территории, которые можно было бы покорить. Народные предания приписывают ему планы установления собственного господства не только над обитаемым миром, но и проникновения за пределы всего, что было известно и знакомо. Утверждают, что он желал достичь места, где на востоке встает солнце, фонтана жизни и убежища ночи. Все эти преувеличения не являются чистой воды выдумками, а лишь говорят о том, что окружавшие его люди чувствовали в нем жажду странствий, стремление к новому, неизведанному. Александр уделял больше внимания не вопросам управления своими обширными владениями, а грезам о новой ошеломляющей славе. Его влекло к таким пространствам, которые ни одно человеческое существо не сможет контролировать. До сих пор на всех своих территориях он устанавливал режим военной оккупации, при котором сбором налогов занимались гражданские чиновники. Его столицей была не Пелла, Александрия или Вавилон, а полевой лагерь, в котором была роскошная мебель, проводились помпезные церемонии и выполнялись сложные правила этикета, которым Александр научился у своих врагов. У нас нет оснований полагать, что он остановился бы (если, конечно, войска не начали бы роптать, как на окраине Индии), пока не прошел через Индию и Бирму или Китай до Желтого моря, поскольку жажда новых завоеваний становилась лишь сильнее, став страстью, с которой он не мог справиться.
Когда Александр покорил Согдиану и Бактрию, он оказался перед преградой — высокими горными хребтами Гиндукуша; он слышал, что южнее нес свои воды Инд и раскинулось плато Декан. Там, за горами, жили великие народы, со слонами и колесницами, иной культурой, языками и религией. Ни горы, ни реки не могли остановить Александра. Он перешел Гиндукуш вместе со своей большой армией — на подобное вряд ли решится и современный военачальник, ему покорились перевалы и Хайберский проход. Он переправился через Инд и Гидасп (совр. Джелам. — Ред.), причем на виду у большой вражеской армии. Он покорил нового врага и получил всех его слонов, в его руках оказался весь Пенджаб, и он уже был готов двинуться в глубь Индии, но его армия — македонские войска — отказались следовать за ним. Они устали от боев и прочих трудностей, очень страдали из-за климата, особенно от летних муссонных ливней, а также от снега азиатских высоких гор. У них было больше богатств, чем можно было унести, то есть более чем достаточно, чтобы жить в роскоши до конца своих дней. Но самое главное, они видели, что тех, кто стал жертвами случайностей войны, сменяли азиаты. Так что, когда больше не станет ветеранов, Александр возвратится домой из дальних стран со странными людьми, которые станут командовать в его владениях.
И Александр был вынужден отступить. Но мы можем не сомневаться, что он поклялся рано или поздно призвать к порядку свое мятежное войско и продолжить дело своей жизни. Его возвращение южным путем, плавание по Инду и марш через Гедросию были скорее географическими экспедициями, чем военными кампаниями, даже несмотря на то, что на Инде не обошлось без боевых действий. А однажды, штурмуя город Малли, он не только первым взобрался по лестнице, но и ворвался в город, где был тяжело ранен и едва не погиб раньше, чем его воины успели прийти ему на помощь. Однако подобные приключения были для него тем же, что охота на крупного зверя у обычных людей.
Рассказывая об империи Александра, мы не станем акцентировать внимание на ее индийских провинциях, за исключением тех, где прослеживается эллинистическое [3] влияние, — а таковых немного. Даже Бактрия очень скоро отказалась от единства с Западом и начала проводить собственную политику. Если Александр не присоединил надолго Пенджаб — Пятиречье — к территории бывшей империи Дария III, он, по крайней мере, познакомил индийцев с западным могуществом и предприимчивостью. Он заставил их перейти к обороне и опасаться вторжения, то есть вступить в длительное противоборство, которое по сей день продолжается между азиатами и наследниками империи франками.
3
Мистер Гроут определяет эллинизм как «совокупность обычаев, чувств, сил и знаний, которые были продемонстрированы греками в период автономии» или самоуправления. Это идет вразрез с определением, данным Дройзеном, — «совокупность царств, на которые разделилась территория, завоеванная Александром, которые объединялись повсеместным использованием греческого языка, наличием определенного числа греков — и среди населения, и среди чиновников, и наличием некоторых черт эллинской культуры». Определение Дройзена мистер Гроут считает вводящим в заблуждение или, по крайней мере, недостаточно строгим. См. «Историю Греции», гл. XCIV. Я предпочитаю говорить об эллинстве — это понятие включает распространение греческой культуры среди негреческих наций. Так что на самом деле вводящим в заблуждение можно считать определение эллинизма мистера Гроута.