Но во время дачи показаний в тот день она ничего не сказала. Представившись ("Мэри Джо Уайт, Debevoise & Plimpton, для доктора Саклера"), она просто сидела и слушала, позволяя другим коллегам вклиниваться и перебивать Ханли возражениями. Ее функция заключалась не в том, чтобы шуметь, а в том, чтобы служить пистолетом в кобуре, бесшумным, но заметным, рядом с Кате. А Уайт и ее команда хорошо подготовили своего клиента. Что бы ни говорил Уайт о том, что закон добирается до "сути" вещей, когда ваш клиент находится в горячем положении во время дачи показаний, вся суть заключается в том, чтобы избежать сути.
"Доктор Саклер, несет ли компания Purdue какую-либо ответственность за опиоидный кризис?" спросил Хэнли.
"Протестую!" - вмешался один из адвокатов. "Протестую!" - вторил другой.
"Я не думаю, что у Purdue есть юридическая ответственность, - ответила Кэт.
Я спрашивал не об этом, - заметил Хэнли. Я хочу знать, "было ли поведение Purdue причиной опиоидной эпидемии".
"Протестую!"
"Я думаю, что это очень сложный набор факторов и стечение различных обстоятельств, социальных вопросов и проблем, медицинских вопросов и пробелов в регулировании в разных штатах по всей стране", - ответила она. "Я имею в виду, что это очень, очень, очень сложно".
Но затем Кате Саклер сделала нечто удивительное. Учитывая мрачное наследие оксиконтина, можно было бы предположить, что она дистанцируется от препарата. Однако, когда Хэнли задавал ей вопросы, она отказалась принять саму предпосылку его расследования. Саклерам не за что стыдиться или извиняться, утверждала она, потому что в оксиконтине нет ничего плохого. "Это очень хорошее лекарство, очень эффективное и безопасное", - сказала она. От корпоративного чиновника, которого допрашивают в рамках многомиллиардного судебного процесса, следовало ожидать некоторой доли оборонительности. Но это было нечто иное. Это была гордость. По ее словам, правда в том, что она, Кате, заслуживает похвалы за то, что придумала "идею" для OxyContin. Ее обвинители утверждали, что оксиконтин - это корень одного из самых смертоносных кризисов общественного здравоохранения в современной истории, а Кате Саклер с гордостью называла себя корнем оксиконтина.
"Признаете ли вы, что сотни тысяч американцев стали зависимыми от оксиконтина?" спросил Хэнли.
"Протестую!" - закричала пара адвокатов. Кате заколебалась.
"Простой вопрос, - сказал Хэнли. "Да или нет".
"Я не знаю ответа на этот вопрос", - сказала она.
В какой-то момент Хэнли поинтересовался конкретным зданием на Восточной Шестьдесят второй улице, в нескольких кварталах от конференц-зала, где они сидели. На самом деле там два здания, - поправила его Кате. Снаружи они выглядят как два отдельных адреса, но внутри "они соединены", - пояснила она. "Они функционируют как единое целое". Это были красивые известняковые таунхаусы в престижном районе рядом с Центральным парком - такие нестареющие нью-йоркские здания, которые вызывают зависть к недвижимости и навевают воспоминания о прежней эпохе. "Это офис, который, - поймала она себя на мысли, - изначально был офисом моего отца и моего дяди".
Изначально было три брата Саклер, пояснила она. Артур, Мортимер и Рэймонд. Мортимер был отцом Кате. Все трое были врачами, но братья Саклеры были "очень предприимчивыми", - продолжает она. Сага об их жизни и династии, которую они основали, была также историей столетия американского капитализма. Три брата приобрели Purdue Frederick еще в 1950-х годах. "Изначально это была гораздо меньшая компания", - говорит Кате. "Это был небольшой семейный бизнес".
Глава 1. ХОРОШЕЕ ИМЯ
Артур Саклер родился в Бруклине, летом 1913 года, в тот момент, когда Бруклин захлестнула волна иммигрантов из Старого Света, каждый день новые лица, незнакомая музыка новых языков на углах улиц, новые здания, возводимые направо и налево для размещения и трудоустройства новоприбывших, и повсюду это головокружительное, сковывающее чувство становления. Будучи сам первенцем иммигрантов, Артур разделял мечты и амбиции этого поколения новых американцев, понимал их энергию и голод. Он вибрировал ею практически с колыбели. Он родился Авраамом, но впоследствии отказался от этого старинного имени в пользу более благозвучного для американцев Артура . Есть фотография, сделанная в 1915 или 1916 году, на которой Артур изображен совсем маленьким, сидящим прямо на траве, а его мать, Софи, лежит позади него, как львица. Софи - темноволосая, темноглазая и грозная. Артур смотрит прямо в камеру - херувимчик в коротких штанишках, уши торчат, взгляд ровный и до ужаса серьезный, как будто он уже знает счет.