Я действовал, как робот: правая рука рванула вниз рычаг трансмиссионного селектора, нога ударила по акселератору, Танк вышиб стенку и рухнул носом вниз. Из всех, кто был в рубке, один я остался на своем месте: боковым зрением я уловил, что Детеринг уткнулся головой точно в нижнюю часть живота распростершейся на полу Ильмен, а сверху на них плюхнулась Тин. Но мне было не до этого пикантного зрелища. Дико взревели двигатели, с лязгом хлопнулась о землю кормовая часть, я ударил по тормозам, снова газанул, отъезжая подальше от полыхающих останков дирижабля, крутнул влево, под прикрытие скального уступа, и тут заметил нору. Нора была здоровая, и видно было, что ею недавно пользовались: бросались в глаза свежие следы гусениц.
Детеринг был уже рядом со мной, в соседнем кресле, он выпустил наружу смертоносные жала пушек, по экранам забегали алые перекрестия прицелов.
– Гони! – коротко скомандовал он.
И я погнал. Ильмен стояла за моей спиной, вглядываясь в экраны.
– Стоп! – вскрикнула она. – Назад. Направо. Нам нужно все время вниз.
Я послушно тормознул, сдал назад и повернул. И погнал. Коридор в правом повороте полого шел вниз. ТТТ, послушный моей ноге, упруго бежал по каменистому полу осклизлой мышиной норы. На стенах висело какое-то мерзкое на вид, слабо фосфоресцирующее дерьмо, и я возблагодарил богов за то, что не могу его обонять.
Танк подпрыгнул на какой-то ступеньке, я плавно вывернул штурвал влево, следуя за коридором, и тут началась пальба, потому что прямо на нас, сверкая прожекторами, вылетела гусеничная имперская платформа – то ли с пятью, то ли с шестью рылами. Детеринг жахнул пушками – куда, друже? – я резко наддал газу, рассчитывая просто расплющить всю эту гоп-компанию, но тяжелую корму занесло на проклятых осклизлых камнях, и мы налетели на них правым бортом. Удар был дай боже, кого-то мы расплющили, кого-то нет, но меня это мало интересовало: мы застряли. Моторы ревели, как трубы Судного дня, танк трясло, гусеницы рвали в порошок металл и камень, но наш катафалк еле полз вперед, запутавшись в завале рухнувшей стены и металлическом месиве платформы. К тому ж по нас таки стреляли, и я не мог понять, откуда.
Я сбросил газ и передернул рычаг селектора, вбив нижний ряд гидротрансмиссии – тяни, родная! С ужасным стоном ТТТ выполз обратно в коридор, на экранах промелькнула чья-то аккуратно оторванная нога.
– Вниз! – возбужденно выкрикнула Ильмен.
Я пожал плечами. Вниз – значит вниз, и никаких вам гвоздей. Следуя указаниям Ильмен, я несколько раз сворачивал в какие-то подозрительно заброшенные дыры, и наконец ТТТ выскочил в небольшую пещерку. На дне ее плескалось мрачного вида черное озерцо.
– Это здесь, – произнесла Ильмен.
– Ты уверена? – пошевелился Детеринг.
– Абсолютно. На противоположной стороне ход, он ведет к древней вентиляционной шахте.
– Хорошо. Идемте. Света не включать.
Мы покинули танк. Я шел последним. Задраив люк, я спрыгнул вниз и услышал едва ощутимый толчок – ТТТ встал на боевое охранение. Теперь он не подпустит к себе никого, кроме нас, и будет сражаться до тех пор, пока не опустеют магазины.
Ильмен уверенно двигалась вдоль стены, Детеринг подсвечивал ей узким, словно игла, лучом фонаря в правом указательном пальце комбинезона. Мы приблизились к выщербленной каменной стене пещеры, и я увидел узкий каменный выступ, ведущий вдоль стены на противоположный берег. Я тоже включил свой микрофонарик, освещая дорогу Тин.
– До смерти не люблю подземелья, – сообщил Детеринг, – у меня с ними связаны не лучшие воспоминания, черт их дери…
Мы вышли к берегу. Детеринг вслед за Ильмен спрыгнул вниз и осветил фонариком стену. Метрах в трех от нас на уровне моего плеча угрюмо зыркнула черная глазница узкого лаза – метр в диаметре, не больше. Детеринг подошел к нему и заглянул внутрь.
– Дьявол, ни хрена не видно – похоже, дыра уходит вниз, это норма. Ну что ж, поехали. Капитан Королев, ты в арьергарде.
– Есть в арьергарде, – ответил я.
Я хотел было помочь Тин, но она управилась сама. За ней в затхлую темноту нырнул и я. Пахло каким-то сырым дерьмом, на стенах попадалась все та же отвратная слизь – точнее, нечто среднее между соплями и рваной тряпкой, но, без сомнения, живое и достаточно гнусное.