Британцы часто сталкивались с насильственным сопротивлением в Индии. Фигура Мохандаса Карамчанда Ганди (для своих последователей — Махатма, “мятежный факир” — для Черчилля) стала чем-то новым. Это был адвокат-барристер, получивший образование в Англии; отмеченный наградами ветеран Англо-бурской войны[193]; человек, любимым стихотворением которого было “Если” Киплинга, — и тем не менее (если судить по его худобе и набедренной повязке) — праведник-традиционалист. В знак протеста против ограничений военного времени Ганди призвал индийцев к сатьяграхе (на хинди — упорство в истине). Это был религиозный призыв, чтобы сделать сопротивление пассивным, ненасильственным. Британцы восприняли происходящее с подозрением. Хартал (буквально — закрытие лавок), предложенная Ганди идея национального дня “самоочищения”, был, на их взгляд, просто мудреным словом, обозначающим всеобщую забастовку. Они решили ответить на сатьяграху “силой кулака”, как выразился вице-губернатор Пенджаба, сэр Майкл О'Двайер.
Весной 1919 года, несмотря на призывы Ганди (хотя часто только от его имени), индийское сопротивление перестало быть пассивным. Насилие вспыхнуло, когда толпа попыталась провести в жизнь хартал на железнодорожной станции Дели 30 марта. Солдаты открыли огонь, три человека погибли. Однако самое печально известное столкновение произошло в Амритсаре, в Пенджабе, где один человек попытался предотвратить, по его мнению, повторение Сипайского восстания, В Амритсаре, как и в других местах, люди ответили на призыв Ганди. Тридцатого марта 1919 года тридцатитысячная толпа собралась на демонстрацию “пассивного сопротивления”. Шестого апреля прошел еще один хартал. Ситуация оставалась спокойной, но все же были задержаны и высланы два местных националистических лидера. Когда распространились известия об их аресте, вспыхнуло насилие. Зазвучали выстрелы. Банки подверглись нападениям. Телефонные линии были обрезаны. Одиннадцатого апреля Мануэллу Шервуд, миссионера англиканской церкви, толпа сорвала с велосипеда и избила до потери сознания. Гражданские власти передали полномочия военным. Прибывший той же ночью бригадный генерал Реджинальд Дайер принял командование.
Подход Дайера — человека несдержанного, привыкшего все решать кулаком, заядлого курильщика — не отличался тонкостью. В военном колледже Дайеру дали следующую характеристику: он “наиболее счастлив тогда, когда перелезает через бирманский частокол с револьвером в зубах”. Однако теперь ему было 44 года, и он постоянно страдал от боевых ран и травм, полученных на скачках. Настроен Дайер был решительно. После прибытия в Амритсар он получил однозначные инструкции: “Массовые собрания и шествия запрещены. По любому скоплению людей будет открыт огонь”. На следующий день он формально запретил “все митинги и собрания”. Когда 13 апреля 20-тысячная толпа заполнила амритсарскую площадь Джаллианваллабаг, он не колеблясь вывел два бронеавтомобиля, полсотни гуркхов и белуждей и, как только они построились, приказал открыть огонь. Предупреждения не прозвучало. У толпы не было возможности рассеяться, так как участок в восемь акров, на котором шел митинг, был окружен со всех сторон стенами и имел только один узкий вход. Через десять минут непрерывной стрельбы 379 демонстрантов были убиты, более полутора тысяч ранены. После расстрела Дайер приказал публично пороть подозреваемых, принадлежащих к высшей касте. Любой индиец, входящий на улицу, где Мануэлла Шервуд подверглась нападению, должен был ползти на животе[194].
194
К этому эпизоду отсылает Э.М. Форстер в “Поездке в Индию”: “Да ведь они должны ползти отсюда до пещер на руках и коленях всякий раз, когда англичанка появляется в поле зрения… они должны падать наземь в пыль”.