- Ты ничего не говорила о своём положении, - заметила вслух Дами, передавая женщине младенца, чтобы удовлетворить любопытство той. И размять свои освободившиеся руки.
- О, я не хотела сглазить, - улыбнулась Руби, приняв дремавшего Эндимиона и тотчас увлёкшаяся его разглядыванием. – Когда вы уезжали, я была беременна уже четыре месяца, но моя фигура в принципе шире вашей, и по мне было не заметно.
- Я рада, что наши дети будут почти ровесники, - сказала Дами, считая так, как принято на её родине, в Корее, что разница даже в несколько недель делает одного человека другому старшим, и к нему следует обращаться с почтением. Поэтому она и сказала «почти» ровесники, хотя в Китае, здесь, такая разница не имела бы значения.
Поняв, что в лице Руби может иметь хоть какую-то подругу, помощницу и отдушину, Дами не только доверила ей заботы о сыне, но решила сблизиться и для простых человеческих отношений. И тем спокойнее с ней будет дружить, что положение жены Уоллеса не даёт возможности для соперничества или конкурирования, а учитывая их многолетнее, добровольно занимаемое положение, они лишены зависти и ненависти по отношению к чете Лау. Сестре Дракона сделалось спокойно в обществе людей без амбиций. Когда-то, подражая брату, она таких не уважала, могла высмеивать в душе, но теперь пришла к другому мнению. Если раньше имевшего низкий социальный статус хотелось обвинить в бездарности и неудачливости, то с годами, наблюдая, как умеют быть счастливы скромные, и как безмятежно могут жить владеющие малым, Дами проникалась к ним иными чувствами. Ведь не всегда человек остаётся бедным или простым по глупости, иногда – доводилось убедиться – это бывает и от благородства.
В порывах семейного счастья и радости от материнства, Дами нравилось рассуждать о подобном, об умении довольствоваться самым необходимым, получать удовольствие от мелочей. Будучи женой и сестрой миллионеров, она с умилением представляла себя обычной домохозяйкой, но если бы что-либо изменилось в её жизни в худшую сторону, вряд ли она бы примирилась с этим. Это было заложено в неё характером, влиянием Джиёна, или воспитанием, не то родителей, не то общества, но в этот период, в эти дни Дами не осознавала этого. Разглядывая личико Эндимиона, девушка находила в нём то замашки на соколиный профиль Энди, то на волнующие корейские губы Джина. А глазки? Чьи они были? Дами с каждым днём любила эти глазки всё сильнее, а поскольку в душе её всё теснее переплетались чувства сразу к двум мужчинам, то и определить схожесть с одним из них не виделось возможным. Иногда она воображала, как уехала бы с сыном к Джину, который тоже бы бросил Цянь, и они бы втроём зажили в его сеульской квартире, забыв обо всём. Может, оттуда и привязанность Дами к этой, сининской квартире? В ней было что-то от того холостяцкого, мужского убежища, где она обрела свою крепкую и сумасбродную любовь.
Потом на Дами нападала меланхолия от несбыточности этих фантазий, она прогоняла их, и убеждала себя, что Эндимион – сын Энди, и их нынешний уют куда лучше какого-либо другого. Чем хуже этот брак? Чего ей недостаёт? Тех физических утех, от которых она сходила с ума в объятиях Джина? Просыпался рационализм, и убеждал инстинктивную часть женской натуры, что жить ощущениями и желанием наслаждений – глупо, на них жизнь не строят, они не гарантируют будущее и счастье где-либо, кроме постели. К тому же, Дами не могла пожаловаться на Энди относительно супружеского ложа. Да, он не был так искушен в науке секса, как Джин, но и не был груб или вял. Энди был по ночам обычным мужчиной, любящим и нежным, а потому гневить судьбу и ругать его не за что. Разве лучшее – не враг хорошему? Хорошее у неё было, зачем же горевать об искусном любовнике, чьи губы и руки заставляли дрожать двумя-тремя лёгкими жестами, а несколько минут его умелых тактических выпадов доводили до оргазма. Дами трясла головой, когда воспоминания накатывали слишком бурно и ярко. Прижимая Эндимиона к кормящей груди, она пыталась не думать при этом о мужчинах, которые целовали эту грудь. Муж – с любовью, да, но как мужчина, получавший удовольствие от этой груди, а Джин (первый муж? истинный муж? больше не муж?) как мужчина, который точно знал, каким образом через эту грудь довести до блаженства женщину. Дами боялась, что от таких мыслей у неё скиснет молоко, которого и так было не много. Что за послеродовая хандра? Сетуя на свои перепады настроения Руби, она узнала от той, что в период кормления женщины бывают не менее странны и непредсказуемы, чем в ежемесячные особые дни.
Прошло около месяца, и Руби тоже родила мальчика. Шум и радость увеличились, двум молодым матерям не приходилось скучать, и они почти не замечали отсутствия своих мужей, которые вновь вернулись к насущным проблемам. Синьцзян и Шаньси оживились, на тибетских перевалах разбойники и наёмники не давали прежних свобод синеозёрным, чуя их слабость и вынужденность распыляться на несколько фронтов. Тыл с востока, от Ганьсу, становился ненадёжнее день ото дня. Но, по крайней мере, в Джоуми не приходилось сомневаться насчёт того, что он не двинет терракотовую армию в помощь Синьцзяну. Ради своей любви к Вики он пошёл на отмену своего смелого и виртуозного плана, но поступиться убеждениями и идеалами ради её отца – на такое хранитель не отважится. Да и до сих пор оставалось не ясным, собирался ли Джоуми довести до финала коронацию цинхайца, или изобрел всего лишь пугалку для Уйгура? Один из ударов настиг Энди, когда он узнал, что на стороне Синьцзяна, возле Николаса Тсе, видели другого наёмника, бывшего спасителя, а теперь, судя по всему, опаснейшего врага – Сандо. Как Дзи-си умудрился нанять его, перетащить к себе? Или вольный брат изначально был подослан… да нет, его нанял Джиён, тот бы не позволил себя одурачить. Но всё-таки – как? Благодаря Николь? Да, Энди видел, что наёмник с Утёса не равнодушен к младшей дочери Чана, но чтобы настолько? Рискнуть жизнью, принципами и честью вольного братства и бросить его в погоне за худосочной китаянкой? Энди переставал понимать, что происходит в этом мире.
Но он не желал делиться страхами и подобными сведениями с женой, чтобы ту не охватывало волнение, и хотя у Дами, без особых причин, всё равно пропало молоко, Энди для себя знал, что не повинен в этом, и бережёт нервы супруги. Заниматься поиском кормилицы не пришлось, Руби сразу же стала молочной матерью Энди-младшего, а заодно у него появился и молочный брат. Преступный босс Цинхая видел в этом добрый знак на будущее, подобные узы свяжут сына Уоллеса, названного Уолтером, с его сыном ещё большей преданностью, чем связаны их отцы. Честное служение Уоллеса, как и Марка, основано на личных качествах и убеждениях, а здесь будет совсем другое, нечто поценнее. Кроме того, в сложившихся обстоятельствах ещё один новорожденный – особая удача. Если потребуется перевезти сына или спрятать, то недруг будет запутан наличием двух младенцев. Несмотря на горячую отцовскую любовь, проснувшуюся ещё во время беременности Дами, Энди ясно видел, что по внешнему облику мальчиков не понять, кто на каких родителей похож. Им следует подрасти, прежде чем обнаружатся фамильные черты. А предвосхищать любые события, даже самые мрачные, входило в обязанности предусмотрительного главаря синеозёрных, и никто не мог ручаться, что никогда не придётся маскировать наследника под чужого ребёнка.
Детская комната находилась через стенку от спальни Руби и Уоллеса, на другом конце квартиры от спальни супругов Лау, чтобы плач не разбудил и не побеспокоил их среди ночи, но Дами спала чутко и всё равно предпочитала вставать, услышав удаленный зов сына. Убедившись, что он всего лишь жаловался на голод или мокрый подгузник, девушка оставляла его на попечение Руби и уходила.