Воцарилось ледяное молчание, и я начал подумывать: что-то тут не так. Но вдруг атмосфера резко разрядилась. Инмитрин подал знак своему зеленому слуге, тот подбежал, из бутылки налил какой-то мутной жидкости в кубок и подал его мне. Я отхлебнул напиток. Вкус у него был крепкий и земляной.
- Передай Бекмату, что мы очень довольны нашими кровными братьями, белыми людьми с Киллибола,- произнес пожилой ротрокс, которого, наверное, звали Обло.- Мы переправим на Землю два легиона для посылки на ту новую планету. Скоро в Империи ротроксов будет три мира, и все существа вокруг будут трепетать в страхе, заслышав наше имя.
Я почувствовал облегчение. О наших долгосрочных планах они не подозревали. Они нам подыграют, хотя, честно говоря, я бы предпочел, чтобы вокруг Клиттманна буйствовали не два, а один легион ротроксов. Со всеми этими хладнокровными воинами может оказаться трудно управиться, подумал я.
Они все выпили свои кубки, и им налили еще.
Предвкушая будущую кампанию, члены Совета испытывали радостное чувство товарищества. Инмитрин пообещал, что сам будет командовать двумя легионами ротроксов.
- Будет очень приятно снова воевать плечом к плечу с Бекматом,- пропищал он торжественным и немного пьяным голосом.
- Скажи-ка мне,- продолжил он, выпивая еще своего напитка,- что Бекмат сделает со своими врагами, когда они окажутся в его власти?
Я пожал плечами.
- Может быть, убьет, если они будут сопротивляться.
- Убьет? Это очень скромное удовольствие.- Инмитрин вскочил на ноги. Разве он не станет растягивать мучение, дразнить их и злорадствовать? В чем же радость завоевания, если не видишь страданий врага? Просто умереть - разве это мучение?
Идем со мной, брат, и, может быть, Бекмату будет интересно узнать, как с побежденными поступаем мы.
Он остановился у двери и взглянул на моего секретаря-реаттца.
- Оставь своего переводчика. Если надо, я сам буду говорить по-реаттски.
Секретарь, который становился все более робок, по мере того как члены Совета делались все более веселыми, был рад присоединиться к стоявшим в дальнем конце помещения соотечественникам.
Инмитрин повел меня по бесконечным коридорам и ведущим вниз каменным винтовым лестницам. Воздух становился все более сырым, свет - более тусклым. Я почувствовал, что мы приближаемся к подземной тюрьме.
- Тюремщик, пропусти нас. Пусть гость посмотрит на наших заключенных.
В конце коридора, по стенам которого от сырости текла вода, у огромной металлической двери по стойке смирно стояли два ротрокса. Скрипнули замки, зазвенели цепи, и дверь отворилась. Слух уловил тихую какофонию вздохов, стонов, бормотания и лязга. Чувствовалось, что тюрьма плотно забита.
Коридор, по которому мы шагали, пересекался другими коридорами. Мы медленно шли и заглядывали в каждую камеру.
Зрелище было довольно жутким. Камеры в основном занимали мелкие вожди и знать покоренных племен Мерамы. Ротроксы с большой изобретательностью создавали невыносимые условия, в которых их жертвам нужно будет провести остаток жизни. Люди - в том числе и женщины - ползали в дерьме, в экскрементах. Один стоял по шею в воде; другой - в какой-то грязи, которая едко воняла и была нестерпимо горячей. Люди висели на крюках, к ним были подсоединены сложные устройства, которые медленно и планомерно кромсали внутренние органы. Заключенные смотрели на нас взглядом, который от долгих мучений уже давно сделался пуст.
- Передай Бекмату, что мы устроим у себя любого заключенного, какого он нам ни пришлет,- радостно пропищал Инмитрин.- Мы можем устроить специальную телевизионную трансляцию, что-бы Бекмат мог смотреть на его страдания. Вот заключенный, который будет тебе особенно интересен - Дальго, бывший вождь Реатта. Нам уже давно надоело его пытать. Мы решили, что больше всего мучений причиним ему, если просто оставим его сидеть в кромешной тьме и думать о том, как унижен его народ.
Он распахнул железную дверь, щелкнул выключателем, и темную камеру залил свет. Человек, сидевший в ней за небольшим столом, поднял взгляд, щурясь от света.
Вот он, значит, Дальго. Он широк в плечах для реаттца, и лицо его не такое изнеженное, как у других, это лицо воина. Время, проведенное здесь, в тюрьме ротроксов, избороздило лицо морщинами, но плечи оставались по-прежнему прямы, а осанка гордой. Он молчал. Я глядел на него и пытался представить себе, что это значит, провести здесь десять лет.