– Извини, друган, но нужна твоя последняя помощь! – он опустился на колени перед Витей и осторожно всунул свой паспорт в карман его брюк. Последняя услуга, оказанная ему другом пока еще в этой жизни. Лужа крови растеклась вокруг большой жирной кляксой, и он приложил немало усилий для того, чтобы не вляпаться в нее рукой или ногой. Главное было сделано. Теперь деньги. Он поднялся с пола, готовый двинуться в комнату отца, но какой-то новый звук, долетевший до него сквозь открытую форточку, заставил его остановиться и прислушаться. Через несколько секунд он подобрался к окну и осторожно, сквозь занавеску, выглянул наружу. Милицейская машина с включенными мигалками стояла у самых ворот. Два человека в форме не спеша, оглядываясь по сторонам, шли с пистолетами в руках от калитки ко входу в дом.
Антон быстро опустился вниз. Первое мимолетное желание броситься к ним навстречу исчезло в нем так же быстро, как и появилось. «Никому не верь, нечего не бойся и ни на кого не надейся». Рука тех, кто убил отца и Витю, не остановится ни перед чем. А рука эта, что-то подсказывало ему и подсказывало, как понял он уже потом, верно, была очень длинной. Он схватил с крючка еще не до конца высохшую куртку Вити, всунул ноги в мокрые вонючие кроссовки и беззвучно, как нередко делал до этого втихую от отца, вышел из дома через заднюю дверь. Меньше чем через минуту он уже был в небольшой рощице за домом. Но выбраться на улицу еще не означало уйти совсем, слишком много людей было на дорогах, и Антон решил отсидеться в этом своем укрытии до темноты.
Одна за одной к дому подъезжали милицейские машины. Они проносились по дороге на скорости, крякая и бибикая всем замешкавшимся, кто попадался у них на пути. Звуки сирен и мигалки привлекали к дому кучу зевак, которые повылезали из своих домов, несмотря на моросивший с самого утра дождь. Почти каждого из этих зевак он знал. И каждый из них, даже сам не догадываясь об этом, был для него в тот момент смертельным врагом.
Он просидел в своем укрытии до самой темноты, до того, как тени деревьев слились с черными очертаниями леса позади и мелкий дождь сменился холодным ноябрьским ливнем. Задул ветер, он заскрипел ветвями голых деревьев и окончательно заставил замолчать какую-то глупую, почему-то до сих пор не улетевшую на юг певчую птицу. Но он был рад этому дождю, был рад ветру, они прогнали прочь зевак, а с ними и милицейские машины, которых оставалось на дороге у дома все меньше и меньше. Вскоре к дому подыхала машина с надписью: «Специальная». Несколько людей в синей форме и с носилками зашли в дом и через несколько минут, по очереди, вынесли оттуда на носилках два черных мешка. Он видел шнырявшую среди зевак и милиционеров бабку Нюру, их соседку из дома напротив, которая ненавидела и его и отца (о чем никогда не стеснялась говорить им прямо в лицо), но в которой вдруг непостижимым образом проснулось чувство жалости. «Убили, ой матушки, убили! – бегала и причитала она по всему двору. – И Ромочку-то убили, ой-ой-ой, и сыночка-то его убили». Она бегала как потерявшаяся от хозяев шавка, повизгивая и постанывая, нарезая круги по всему периметру участка и засовывая зачем-то свой нос туда, куда при жизни хозяев никогда бы не посмела его засунуть.
Вскоре у дома появилась еще одна машина: большой черный внедорожник, или «джип», как называли они тогда все такие машины. Из него не спеша вылезли два человека. Зрение Антона обострилось до предела и даже в полумраке слабого уличного освещения он вдруг увидел то, что заставило его промокшие напрочь ноги задрожать и мокрые волосы на голове подняться. В свете желтого фонаря он вдруг увидел лица тех, кто был тогда у него дома, лица, которые он смог рассмотреть из окна, лица тех, кто с оружием зашел сегодня к нему в дом. Снова желание выскочить из своего укромного места, броситься, повизгивая как Нюра туда, к ментам, тыкать пальцем в одну и во вторую мерзкую физиономию, чтобы их арестовали, чтобы засадили в тюрьму, чтобы расстреляли, повесили, зажарили на электрическом стуле! Но мысли его остались мыслями и бурное желание первых секунд угасло в нем окончательно после того, как каждый из этих двоих за руку поздоровался со стоявшими на входе милиционерами.
Они долго рыскали по дому. Он видел, как включался и выключался в разных комнатах свет, как наверху, на чердаке, гулял по потолку и окнам луч фонаря. Уехали они где-то через час. Уехали вместе – и черный джип и последняя милицейская машина. С ними исчезли и последние зеваки. Даже Нюра, наконец-то заткнув свой визгливый рот, бесследно растворилась в дымке ноябрьской непогоды.