– Да брось, командир, в этой жизни можно всё. Надо было всего лишь соблюдать два правила – не лезть на свет и не оставлять за собой следы. Ведь если ты выбираешь этот путь, то это уже не хобби, а образ жизни.
– Не лезть на свет? – не поняв его до конца, переспросил Петро.
– Не светить щами, не понтоваться, не бахвалиться, одним словом не привлекать к себе внимания. Сделать так, будто тебя нет, чтобы другие смотрели на тебя и видели лишь пустое место. Теперь понимаешь?
– Почти.
– Дорогие машины и женщины, яхты, дома в разных странах… Он любил себя и любил, когда другие любили его. Он хотел сидеть на двух стульях – спать в хоромах, гадить в золотые унитазы, но в то же самое время любил засовывать свои белые ручонки по самый локоть в самое мерзкое говно. А этого уже белыми ручонками делать никак нельзя. Он считал себя благородным господином, сосудом, с голубой кровью, который днем ходит по музеям и наслаждается гуманистическими ценностями цивилизации, а когда наступала ночь, он вылезал на улицу и как последняя дрянь, как бандит из какого-то средневековья, резал других направо и налево, руководствуясь только какими-то своими соображениями. Но так не бывает, эти два мира стоят порознь, между ними есть порог, переступив который один раз, оказываешься в другом мире раз и навсегда. Как в том анекдоте про «не путай туризм и эмиграцию», помнишь? Но он этого не знал. Ведь у него были деньги, власть, продажные менты и его верные слуги, вроде тебя, которые, как он считал, смогут защитить его всегда и везде. Он считал, что через этот порог он сможет прыгать бесконечно, по крайней мере много лет, до самого его конца, до естественного конца, естественно.
– Но ведь он хороших людей не убивал, он…
– Да, да, да, он мир от дрянных людишек спасал. Слышал я уже это всё, из его собственных уст слышал. Он прочитал мне тогда эту лекцию, мне, прикованному цепями к полу отморозку, который должен был быть для него точно такой же простой мишенью, как и все остальные. Видел бы ты, как вошел он ко мне тогда в подвал – эта его гордая осанка, выражение лица, этот его голос, четкий, спокойный, самоуверенный, этот его блестящий револьвер, которым он себя так нежно по своей господской ляжке тогда постукивал, этот его аромат туалетной воды. Ведь он даже в подвал ко мне туда спускался надушенный духами. Аристократ, одним словом. Ведь такие люди даже в самую зловонную яму полезут ароматные и в белой рубашке, ибо положение обязывает, ибо статус. Он мне всю философию тогда свою выложил, целый час, наверное, снизошел на меня тогда потратить. Хотя, думаю, я не первый такой был. Не мне одному так повезло. Он всем это рассказывал. Ведь это тоже неотъемлемая часть его охоты была. Ведь страх людей, их трепет перед ним, как умоляли они его о пощаде, как ползали перед ним на коленях, как гадили себе в штаны от испуга, их стоны, запах их дерьма, смешанный с его дорогущими духами, всё это пьянило его сильнее любого алкоголя. Всё это доставляло ему небывалое наслаждение, которое снова и снова тянуло его на этот остров, где царили лишь боль и страх, лишь законы, придуманные им самим исключительно для самого же себя. И я подыгрывал ему. Ведь, Петь, я тоже поиграть люблю. Он думал, что я гадил там от страха, что нервишки у меня сдавали. Но вот только мне страшно не было нихрена! Чувства мои тогда были совершенно другими. Два полнейших отморозка сошлись тогда в одной комнате и каждый считал себя выше другого. Но я-то знал это, а он – нет! Я слушал тогда его речи, смотрел на его эту загорелую физиономию с белоснежными зубами, и было у меня тогда дикое желание вскочить на ноги, ткнуть ему в лицо тогда подпиленными цепями, выхватить у него револьвер, показать ему чем он заряжен, желание смеяться ему в лицо, долго, громко, может за нос его схватить, как школьника, за ухо, может штаны ему спустить, только не это сделать, что он мне потом предлагал в обмен на свободу, а так, всадить ему в его белую задницу своим измазанным в говне ботинком. На, мол, брат! Отведай-ка русского сапога под жопу! Ведь эта игра с самого начала была моей игрой, а он в ней был лишь маленький зверек, туповатый, но, скользкий и злобный. Ведь остров этот, на который привез он меня тогда, уже давно по моим законам жил. Понимаешь ты это? Цепи, замки, двери. Всё это стало частью моей игры задолго до их приезда. Я даже петли смазал, чтобы они не скрипели, ведь если играть в игру, то играть ее красиво!
– Как ты вышел на Александра?
– Диана. Ее поиски идеального кандидата принесли очень неплохие плоды… в виде меня. Я написал ей тогда, с нескольких аккаунтов написал одновременно. Гордыня, зависть, гнев, уныние, алчность, чревоугодие, похоть. Семь смертельных грехов, семь главных критериев, которые выдвигали они кандидату на эту должность. Я создал несколько персонажей. Полнейшая свобода выбора, как в гипермаркете! И она выбрала из них самого достойного! Вкус у нее в этих делах был, признаться, хороший!