— Ч-что насчет тебя? — спрашиваю я, предполагая, что именно этого и следует ожидать в подобных разговорах.
Хотя это вряд ли можно назвать разговором сейчас, когда его пальцы играют с моей подвеской в виде бабочки и моей плотью одновременно.
— Двадцать восемь.
Дрожь пробегает у меня по спине, и это связано не столько с его возрастом, сколько с его прикосновениями и голосом. Серьезно, ни один голос не должен быть таким греховно привлекательным, как его.
Голос похож на шепот дьявола, убаюкивающий меня до проклятия.
— Как тебя зовут?
Его горячее дыхание у моего горла и его собственническая хватка на моей спине посылают искры по всему телу.
Я чувствую покалывание, пульсацию и жажду того, чего никогда не испытывала.
То, о чем я никогда не думала, что это возможно в жизни.
— Никаких... имен, — мне удается произнести беззаботным голосом, на который я не думала, что способна.
— Почему?
Он кусает меня за шею, и укус сильный, что я вздрагиваю. Это настолько сильно, что я сжимаю свои промокшие бедра.
— Потому что анонимность захватывает.
Я ожидаю, что он станет спорить, требовать, чтобы он узнал мое имя, и у меня есть для этого фальшивое имя, на всякий случай, но он делает что-то совершенно другое.
Что-то, от чего у меня сводит пальцы на ногах и колотится сердце.
Он смеется, звук низкий, зловещий и такой чертовски восхитительный у шеи. Отстраняясь, его напряженные глаза темнеют. Теперь они забавляются. Или, быть может, это садизм, на который я смотрю.
Обычно я не могу поддерживать зрительный контакт дольше секунды, но я поймана в его ловушку.
Я не в состоянии отвести взгляд.
Я не стану этого делать.
Потому что в этом взгляде есть слова и фразы. Возможно, книга, и хотя я не могу вникнуть во все ее страницы и расшифровать ее код, я могу, по крайней мере, попытаться.
Попытка — это первая фаза чего бы то ни было.
Но я не могу понять причину его реакции, поэтому спрашиваю:
— Почему ты смеешься?
— Потому что я только что принял решение, красавица.
— Какое именно?
— Я собираюсь трахнуть тебя.
Глава 2
Анастасия
Когда я была маленькой, я жила в доме, окруженном лесом, в который никто не мог войти или выйти. Он находился далеко от других домов, и мне приходилось ходить через этот лес с его высокими деревьями и призрачными звуками.
Со временем я перестала думать о деревьях как о чем-то зловещем и приняла их. Я приняла лес и сделала его мистическим, так же как я приняла прятаться в узких местах, когда мама велела мне это делать.
Мне не очень нравилось прятаться, отчасти потому, что я знала, что последует за этим, но в основном потому, что это усыпляло меня. Однако я любила лес. Мне нравилось заплетать свои белые, как у ведьмы, волосы в косы, надевать розовое платье, усыпанное блестками, и бегать по зеленому раю.
Я разговаривала с деревьями и камнями, потому что мне казалось, что я нахожусь в сказке.
Я думала, что я как Венди из Питера Пэна, и никто не может меня найти, поймать или обидеть.
Это был мой мир и только мой. Я спряталась в Неверленде, и никто не мог меня тронуть.
Я была непобедима.
Пока не перестала.
Пока пираты не нашли меня и не забрали, а мама не смогла отправиться со мной.
Вот где я жила последние пятнадцать лет, с пиратами, и сегодня впервые мне удалось сбежать.
Конечно, я не нашла своего Питера Пэна. Черт, он вполне может быть коварной версией капитана Крюка. Конечно, он, скорее всего, не позволит мне оставить мою сказочную пыльцу и вернет меня туда, откуда я пришла, но, по крайней мере, я свободна.
Я — это я.
Даже если это всего на одну ночь.
И он сказал, что трахнет меня. Он решил это заранее, когда мы сидели в баре «Черная Луна». Сейчас мы в другом месте. В отеле, прямо рядом с баром. Он называется «Черный Бриллиант».
Это самый ценный вид алмаза, и люди, с которыми я живу, торгуют им по миру. Это не только выгодно, но и заставляет многих других склоняться перед ними.
Интересно, поклонился бы и этот британский незнакомец? Испачкает ли он свой костюм от Армани, испортит ли свою идеальную прическу и потеряет ли свои роскошные часы из-за мужчин в моей жизни. Или, может, он вступит в бой с ними.
Мысль о том, что он подерётся, заставляет меня задрожать от возбуждения иного рода. С тех пор как он прикоснулся к моим ушам и шее и зашептал своим горячим, как грех, голосом, я все это время нахожусь в похотливой дымке.