— Ты слушаешь что-нибудь кроме Metallica?
— Я слушал Slipknot, Megadeth и Iron Maiden, когда был подростком. Отец часто раздражался, потому что я ложился спать и просыпался с громкой металлической музыкой в ушах.
— Ты больше так не делаешь?
— Не совсем.
— Почему?
— В юридической школе я не слушал много музыки, и это просто распространилось на то время, когда я сдал экзамен на адвоката и начал работать.
— Не понимаю, как кто-то может отказаться от музыки. Это помогает мне лучше сконцентрироваться.
— Я знаю это.
— Правда?
— Ты обычно в наушниках, когда работаешь. Я также знаю, что ты слушаешь старинную музыку.
— Ты сталкер?
— Я предпочитаю: профессиональный наблюдатель, как и ты.
— Я-я?
— Да, красавица. Я знаю, что ты иногда приходишь понаблюдать за мной.
Мои щеки пылают жаром.
— Нет.
— У нас стеклянные стены, если ты не заметила, и это значит, что я могу видеть тебя через них.
Я уставилась вниз на свои колени.
— Меня... не было рядом с тобой.
— Да. Твой отказ просто очарователен.
Я смотрю на него.
— Не называй меня очаровательной.
— Ну, ты очаровательна. Смирись с этим. — он показывает на мой телефон. — Почему тебе нравится старинная музыка?
— Я старая душа. Мне нравятся исторические романы, музыка десятилетней давности и все винтажное.
— Но ты занимаешься информационными технологиями.
— Старая душа с футуристическим мышлением.
Уголки его губ изгибаются в улыбке, прежде чем она распространяется по всему его лицу.
— Мне это нравится.
У меня перехватывает дыхание, и требуется несколько попыток, чтобы проглотить. Услышав, как он говорит, что ему это нравится, и при этом улыбается, я думаю, что, возможно, я ему нравлюсь.
А это просто глупо.
Если Нокс что-то и доказал до сих пор, так это то, что все, что, между нами, носит исключительно сексуальный характер, так что мне лучше убить этот маленький голосок, шепчущий внутри.
— Какая твоя любимая группа? — спрашивает он.
— У меня ее нет.
— Да ладно, у всех есть.
— Guns N' Roses, наверное. Они заставляют меня чувствовать себя сильной.
— Ты имеешь в виду их музыку.
— В чем разница?
Он с бесстрастным лицом говорит:
— Есть одна. Это их музыка, а не мужчины в группе.
— Логики в этом нет, но все равно.
Мы продолжаем есть в тишине, слушая музыку и украдкой поглядывая друг на друга. Или я, во всяком случае. Нокс открыто наблюдает за мной, периодически сужая глаза и поджав губы, будто он чего-то не одобряет.
— Что? — спрашиваю я, когда он продолжает это делать.
— Я хочу увидеть твои настоящие глаза.
— Ч-что?
— Голубые. И даже не смей говорить, что они настоящие. Без очков они выглядят как подделка.
— Я... не могу.
— Почему? Я уже знаю твое настоящее имя и как ты выглядишь.
— Просто... нет.
— Почему?
— Потому что... мне это не нравится. Так же, как тебе не нравится смотреть мне в глаза во время секса. Ты видишь, что я спрашиваю об этом?
— Кто тебе сказал, что мне не нравится смотреть тебе в глаза?
— Ну, ты всегда трахал меня или касался сзади. Разве этого недостаточно?
— Я предпочитаю эту позу.
— А я предпочитаю иметь такой цвет глаз.
Мышцы на его челюсти напрягаются, и я ожидаю, что он станет настаивать, но он делает нечто совершенно иное.
Его голос понижается, когда он говорит.
— Мне не нравится трахаться спереди. Это заставляет меня чувствовать себя менее контролируемым и возвращает темные тени из прошлого, которое я предпочитаю держать похороненными.
Я внезапно осознаю напряжение, плавающее, между нами, словно он вызвал его, и его единственная цель задушить нас обоих.
— Какое прошлое? — спрашиваю я невнятно.
Он медленно качает головой.
— Ты не можешь спрашивать об этом, когда скрываешь свое.
— Я рассказала тебе о своей маме.
— Она не та, от кого ты прячешься, так что это не считается.
Я поджимаю губы и набрасываюсь на еще один кусок пиццы.
Он просто опирается на свои ладони, наблюдая за мной с ухмылкой. Вот мудак.
— Так я и думал.
— Я хочу вернуть свою подвеску с бабочкой, — бурчу я ни с того ни с сего.
Он все еще ухмыляется, и я обдумываю лучший способ стереть ее с его лица, кроме очевидного варианта — убийства.
— Почему ты думаешь, что она у меня?
— Ты упомянул о ней на днях, значит, она у тебя.
— Возможно, если ты покажешь мне свои настоящие глаза.
— Не покажу.
— Тогда у меня ее нет.