Мне стыдно за то, что я использовала Дэниела и поставила его в такое положение, не спросив его об этом, но это единственный шанс, который у меня есть.
Кулак Нокса сжимается до тех пор, пока вены на тыльной стороне его руки не вздуваются, и именно тогда, когда я думаю, что он ударит или задушит меня, он опускает руку на бок.
Хотя она все еще крепко сжата в кулак.
Мы оба тяжело дышим, его стремительно растущий адреналин отражается от моего, его гнев царапает мои хрупкие эмоции.
Он хватает меня за руку, его пальцы оставляют следы синяков на моей коже, когда он притягивает меня ближе к себе.
— Я не хочу иметь с тобой дело прямо сейчас, так что исчезни нахрен.
— Зачем? Чтобы ты мог избить Дэниела?
— Это не твое гребаное дело, и прекрати принимать его сторону передо мной, пока я не вогнал свой кулак в его горло и не закончил его чёртову жизнь.
— Ой, — говорит Дэниел сзади меня. — А я все еще здесь, истекаю кровью, спасибо большое за вопрос.
— Ты заткнись нахуй. Я разберусь с тобой через секунду, — выкрикивает Нокс между стиснутых зубов, прежде чем сузить глаза на меня. — А ты. Уходи.
— Нет. У тебя нет на это права. Я уже порвала с тобой.
Он скрежещет задними зубами, затем делает длинный вдох.
— Я никогда, блядь, не соглашался на это.
— Это не значит, что это неправда.
— Именно это, блядь, и значит. — он трясет меня за руку, его голос становится гортанным и удушающим. — Ты моя, и никто не трогает то, что принадлежит мне. Не позволяй никому прикасаться к тебе, или это будет последний раз, когда они прикасаются к чему-либо.
Мое дыхание сбивается, и не только из-за грубого собственнического тона или из-за того, что его тепло почти растопило меня. Дело в том, что я чувствую его слова, а не просто слышу их.
Они проникают под кожу и вливаются в мою кровь быстрее и гуще, чем кровь. Я теряю дар речи от их интенсивности.
Совершенно и абсолютно беспомощна.
Его пальцы впиваются в мою кожу еще глубже, как бы доводя мысль до конца.
— Я серьезно, так что не заставляй меня действовать.
— Я тоже серьезно. Между нами все кончено.
Я говорю спокойно и собранно, хотя война прорывается сквозь мои конечности, разрушая изнутри.
— Анастасия...
Толщина его голоса почти заставляет меня рассыпаться.
Я так слаба перед ним, я понимаю. Так чертовски беспомощна перед этими золотыми глазами, которые хранят в своей глубине весь мир. Мир, в котором я узнаю себя. Мир, который я никогда не хотела покидать.
Каждая моя частичка побуждает меня объясниться, броситься в его объятия и заплакать.
Но это только причинит ему боль.
И мне.
— Отпусти меня, — бормочу я.
— Только не в этой гребаной жизни.
— Отпусти меня, Нокс. Просто отпусти меня!
Я в двух секундах от того, чтобы расплакаться, чтобы разрушить хрупкий фасад, который я носила с тех пор, как он вошел.
— Этого не случится.
Дэниел подходит ко мне, все еще вытирая кровь из носа.
— Она сказала отпустить ее.
— Держи рот на замке и не посылай прощальных сообщений, пока я не убил тебя нахрен.
— Нокс... — Дэниел хватает его за руку и качает головой, говоря медленно, но с твердостью, которую я никогда не слышала от него раньше: — Отпусти ее. Ты делаешь ей больно.
Я не знаю, как он заметил это, когда я скрывала свою реакцию, но его слова вывели Нокса из оцепенения. Он сосредотачивается на том месте, где его пальцы впиваются в мою руку, и рывком отпускает меня.
Я вздрагиваю, но не от боли, а от того, что он больше не прикасается ко мне. Я предпочитаю боль, чем полную потерю его прикосновений.
Боль означает, что он рядом, но ее отсутствие ничем не отличается от того, что меня бросили.
Дэниел фыркает, кровь все еще течет из его носа.
— Тебе нужно успокоиться, дружище.
Нокс поднимает кулак и бьет его по лицу, и он отшатывается назад, ругаясь.
— Ебаный в рот, Нокс. Что, черт возьми, с тобой не так? Это лицо недвижимость!
Он полностью игнорирует его, его внимание приковано исключительно ко мне. Его лесные глаза темные и нечитаемые, даже немного пугающие.
— Это еще не конец.
Соревнование взглядов продолжается еще несколько секунд, а может быть, минут, прежде чем он поворачивается и уходит.
Как только он выходит за дверь, мои ноги подкашиваются, и я чуть не падаю на пол.
О, Боже.
Должна ли я чувствовать себя такой несчастной? Как будто что-то разрывает мои внутренности и оставляет их на виду?