Не знаю, почему так долго. Не может быть, потому что они меня не узнали.
Я распустила волосы и обесцветила их до первоначального платинового блонда, а также сняла очки и контактные линзы. Я даже надела нежно-розовое платье в цветочек и элегантные туфли на высоких каблуках — в образ, по которому меня все меня знают.
Вот так просто Джейн исчезла. Я уничтожила ее, будто ее никогда не существовало.
Я оставила заявление об уходе в отделе кадров и два разных письма Гвен и Крису, в которых извинялась за то, что не была правдива в том, кто я на самом деле, и говорила им, что будет лучше, если они забудут, что когда-либо общались со мной.
Ни то, ни другое не должно было произойти в моей новой жизни, но произошло, и впервые я поняла, что способна завести друзей.
Было больно расставаться с ними, но это ради них.
Это ради лучшего.
Я вернулась туда, где всегда была на своем месте и глупо думала, что могу уйти.
И самое ужасное, что это не единственное, в чем я была так глупа.
Есть еще вера в то, что я могу состоять в нормальных отношениях.
Моя грудь болит при напоминании о нем, Ноксе, человеке, который показал мне весь мир, но я ушла от него с горьким предательством.
Прошел день с тех пор, как он застал меня с Дэниелом и ушел с сердитым хмурым взглядом, который я хотела бы стереть. Всего один день, но он кажется вечностью, словно я не видела его миллиарды лет.
Тот факт, что он так мало думает обо мне, еще больше усугубляет ситуацию, но, надеюсь, со временем он поймет, почему я это делаю.
Ключевое слово — надеюсь.
За воротами появляются два охранника и медленно открывают их со скрипом. Они одеты в черные костюмы, за плечами у них штурмовые винтовки.
Затем кто-то еще проходит через них, но это не охранник. Это высокий бородатый мужчина, который всегда защищал меня с самого детства.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как я видела его в последний раз, но он выглядит по-другому, даже немного чудовищно. Не то чтобы он был ангелом, но, наверное, я всегда считала его только старшим братом. Который без колебаний сломал бы кому-то руку и разбил бы лицо другому человеку только за то, что он прикоснулся ко мне, даже случайно.
Но это было до того, как я отвернулась от него и от братства.
— Привет, Владимир, — шепчу я неуверенно.
— Не здоровайся со мной. — у него густой русский акцент и взгляд, который может служить оружием. — Где ты была?
Это значит, что Кирилл и Адриан никому не сказали о моем местонахождении. Это дает мне меньше поводов для беспокойства.
— Где-то поблизости.
— Где-то поблизости это не место.
— Это было важное место. Теперь я могу войти или ты собираешься продолжать допрашивать меня здесь?
Его губы сжимаются, и я уверена, что у него есть миллион других вопросов, которые он все еще хочет задать, но даже он должен понимать, что здесь не место для этого.
— Следуй за мной, — ворчит он, а затем разворачивается, не дожидаясь, сделаю ли я то, что он сказал.
Ноги несут меня внутрь, и сердце сжимается, когда позади раздается эхо металлических ворот.
Это звучит окончательно, будто я подписала сделку с дьяволом и никогда не смогу сбежать.
Охранники становятся позади нас, когда мы входим в главное здание. Сжатие в моей груди усиливается, когда взгляд падает на огромную картину в вестибюле.
Картину, которую папа и мой умерший дядя — предыдущий Пахан — повесили сюда, чтобы каждый гость мог увидеть ее.
Столкновение ангелов и демонов в жестокой битве изображена в мельчайших подробностях. Если присмотреться, можно почувствовать кровь на пальцах и услышать вопли боли в глубине души.
Это косвенное послание, которое дает каждому понять, что его ждет.
Оно призвано вселить уверенность в каждого союзника Братвы и одновременно устрашить их на случай, если они подумают о предательстве.
И я вижу себя на темной стороне картины, того, кто затенен более светлым цветом и не способен победить.
Я убитый демон, лежащий на земле, сжимающий свою грудь и захлебывающийся кровью.
Мои зловещие мысли обрываются, когда Владимир останавливается перед двойными золотыми дверями столовой, где папа проводит свои встречи с лидерами братства.
На эти встречи меня никогда не пускали.
Мой пульс подскакивает, и любое подобие спокойствия рассыпается на миллион кусочков. Значит ли это, что папа поставит меня перед всеми? Включая Адриана и Кирилла?