И теперь у меня искушение повторить это. Снять гребаные очки и погрузиться в ее жар, пока она не начнет кричать, задыхаться и не сможет двигаться. С каждой секундой образы становятся все более реальными, пока я не оказываюсь в двух секундах от того, чтобы перегнуть ее через ее собственный стол и взять ее сзади, как чертово животное.
— И чего же я хочу, Анастасия? — спрашиваю я бесстрастно, несмотря на хуевые мысли, бушующие в голове.
Она опускает руку на бок и холодно отвечает:
— Меня.
Глава 7
Анастасия
Я никогда не была уверенной в себе. Неважно, что в детстве я считала себя феей или всю жизнь общалась с пиратами. Единственное, что остается правдой — я не могла даже смотреть людям в глаза.
Но сейчас могу.
Пусть и через очки, но я смотрю на него. На незнакомца, которого на самом деле зовут Нокс Ван Дорен.
На незнакомца, которому я только что бесстыдно сказала, что он может взять меня — сексуально или как-то иначе, он может просто взять меня.
Я звучала уверенно, будто я не таю внутри. Будто моя кожа не горит, и я не собираюсь самовоспламениться. Вот что происходит, когда все идет не по плану. Я теряю самообладание.
Как я потеряла его, когда Бабушку изгнали и, по сути, вынесли ей смертный приговор. Я могу не смотреть в глаза, но я могу быть такой же смертоносной, как люди, которые меня вырастили.
Если не более.
Нокс Ван Дорен.
Это его полное имя. Я нашла его, когда выбежала из лифта, просмотрела высших сотрудников в Уивер & Шоу и погуглила. Конечно, его имя было в списках, среди младших партнеров.
И я, возможно, исследовала его всю ночь напролет. Он происходит из очень богатой семьи Англии. Его отец владеет империей, которая признана на международном уровне и имеет огромный рост.
Мало того, Нокс завоевал репутацию в американской прессе благодаря своим выходкам и обаятельной стороне. В юридической среде он известен как замаскированный хитрый дьявол, который очень разборчив в выборе клиентов.
Те, кому повезло быть представленным Ван Дореном, могут считать, что они получили «карточку освобождения из тюрьмы».
Так написал о нем один из журналов.
Я прочитала бесчисленное количество статей о нем, и каждая рисовала его в более зловещем свете, чем предыдущая.
Что? Девушка должна быть осторожной за себя.
Тот факт, что Нокс знает мое настоящее имя, повторяет его и подозревает меня, опасен. Не только это, но это может разрушить все, над чем я работала. Мое новое начало.
Мою свободу.
Жизнь Бабушки.
А отчаянные времена требуют отчаянных мер. Вот почему я предложила ему завладеть мной.
Или это то, что я говорю себе, пока меня испепеляет его присутствие. В этом что-то есть, в том, чтобы находиться так близко к нему, чтобы наше дыхание смешивалось, и я оказалась в ловушке его размеров, его широких плеч и этих золотых, интенсивных глаз, которые могли быть созданы из комбинации леса и огня.
Или, может быть, горящего леса.
Есть что-то такое в том, чтобы быть настолько далеко за пределами моей зоны комфорта, что это кажется одновременно чужим и захватывающим.
Восхитительным.
Возможно, даже вызвать привыкание.
И как любой зависимый, я не могу не вдыхать больше.
Просто брать больше.
— Тебя, — медленно повторяет он своим глубоким голосом, с тем вечным спокойствием, которое до сих пор умудряется вызывать дрожь в моей душе.
— Да, меня.
Теперь это звучит менее уверенно, выдавая все то, что раскололось внутри меня.
Его указательный и средний пальцы проникают под мой подбородок и поднимаются. Действие настолько минимальное, но он мог бы с таким же успехом облить меня бензином и поджечь. Прикосновение. Это всего лишь прикосновение, так почему, черт возьми, оно ощущается как целое переживание?
— Почему ты думаешь, что я хочу тебя?
Жжение от его слов обжигает и толкает один из разбитых осколков в моей груди, но я хватаюсь за свою уверенность окровавленными пальцами.
— Ты хотел две недели назад.
— Это было до того, как я узнал, что ты обманщица.
— Какое это имеет значение, когда я предлагаю себя?
— Ты была хорошим сексом на одну ночь, Анастасия, но не настолько, чтобы идти против моих принципов. Я не имею дело с обманщицами. Так что сначала ты должна мне кое-что дать.
— Тогда забудь об этом. Мое предложение не обсуждается.
Его губы искривляются в жестокой ухмылке.
— Это я буду решать, и поверь мне, когда я узнаю, кто ты и что тебе нужно, ты окажешься в полной заднице. Держись за эту маленькую ложь, пока можешь. — он отпускает меня с легким толчком, и я, спотыкаясь, отступаю назад, ударяясь бедром о стул. — Ох. — он останавливается у входа и поворачивается ко мне лицом. — Даже не думай сбегать, иначе я сделаю это личным.
Затем он выходит за дверь.
Я опускаюсь на кресло, ногти впиваются в ладони, а сердце едва не бьется об пол.
Он сделает это личным? Личным? Тогда что он делал с тех пор, как увидел меня в лифте? Делал это безличным?
С каким типом мужчины я связалась?
Даже моя отчаянная попытка предложить себя провалилась. Как, черт возьми, мне теперь сохранить жизнь себе и Бабушке?
***
— Как ты, мой маленький зайчонок?
Я сжимаю телефон в руках и борюсь с желанием разрыдаться, сказать ей, что все ужасно, что так больше не будет.
Что я могу находиться в опасности, и она тоже.
Вместо этого я заставляю себя улыбнуться, выпрямляю позвоночник и смотрю в окно на гигантские здания Нью-Йорка. Затем говорю по-русски, поскольку английский она подзабыла:
— Я в порядке, Бабушка. Как ты? Хорошо ли тебя лечат в клинике?
— Конечно. Медсестры такие милые, а еда изысканная. Не так хороша, как у твоей мамы, но практически. Как она? Она уже ушла от этого ничтожества?
На этот раз я не могу сдержать слез, которые собираются на веках. Бабушка не является моей родной бабушкой, но она практически вырастила меня, когда я была маленькой.
Она прятала меня в своем доме всякий раз, когда мама говорила мне бежать. Я путешествовала по лесу только для того, чтобы добраться до ее дома.
Она защищала меня, когда не нужно было, пекла мой любимый апельсиновый пирог и угощала меня лакомствами.
Потом она пела мне по-русски, чтобы я засыпала и не думала о том, что переживает мама.
Утром она заплетала мне волосы, грела молоко и давала печенье. Она оберегала меня, пока мама не приходила за мной.
Несмотря на свой возраст, она ни разу не пожаловалась на заботу обо мне и всегда смеялась, когда я рассказывала ей истории о своих сказочных приключениях.
Сейчас она намного старше, ей уже за семьдесят, и она страдает от слабоумия, требующего интенсивного ухода. Это одна из главных причин моего побега, чтобы получить необходимую ей медицинскую помощь.