Чтобы не позволить всем мрачным чувствам проявиться в его присутствии.
Когда мне становится немного легче, я открываю дверь.
Никакое количество моментов или глубоких вдохов не могло подготовить меня к тому, как греховно привлекательно он выглядит.
К тому, как уложены его волосы и как безупречно сидит его одежда, даже после целого рабочего дня.
Это несправедливо.
Так несправедливо, что он физическое совершенство, с которым никто другой не может сравниться.
Также несправедливо, что он был моим первым, и теперь я не могу видеть другого мужчину, кроме него. Планка слишком высока, чтобы кто-то еще мог ее достичь, не то, чтобы я позволила.
Он разрушил меня.
Испортил меня.
И я продолжаю желать большего.
— Как ты узнал, где я живу? — шепчу я.
— По твоему резюме.
— Почему ты здесь...
Мои слова заканчиваются стоном, потому что он хватает меня за горло и прижимается своими губами к моим.
Глава 18
Нокс
Бывают моменты, когда я могу управлять тенями, и моменты, когда они управляют мной.
Это второй случай.
Я не могу избавиться от них с самого утра. Они надвигаются и надвигаются на меня, пока их серые облака — единственное, чем я дышу, что вижу или к чему прикасаюсь.
Так я оказался в квартире Анастасии.
Я сопротивлялся тому, чтобы не видеть ее, особенно когда я в таком состоянии. Я никому не позволяю видеть меня с моими тенями, даже моей сестре — Тил.
Но я отчаянно нуждался в отвлечении. Мне нужно было почувствовать жар ее тела и услышать ее вздохи, когда я застаю ее врасплох.
Как сейчас.
Она издает тоненькие звуки у меня во рту, а ее пальцы впиваются в мой бок. Я пинком закрываю дверь в ее квартиру и поддерживаю ее, прижимаясь к шее. Ее пульс пульсирует под моими пальцами, будто она охвачена той же волной адреналина, которая держит меня в заложниках, и я крепче сжимаю ее горло, пока не становлюсь ее единственным якорем.
А она моим.
Потому что даже сейчас меня все еще окружают эти тени, они злобны и суровы, они нуждаются в фунтах плоти.
Ее.
Она заставляет их ощущать себя голыми, а им это не нравится. Им не нравится, когда их обнажают, ослабляют или даже видят.
И она увидела их. Сегодня. Еще в кабинете. Когда никто даже не задумался о моем состоянии, она весело смотрела на меня, будто могла установить с ними зрительный контакт.
Почувствовать их.
Вытащить их к чертям.
Значит, это месть. Это их способ запятнать ее, испачкать, испортить ее так сильно, что она больше не осмелится посмотреть им в глаза.
Что она побежит в другую сторону, когда заметит их.
Мой язык устремляется к ее губам, и я целую ее с дикостью, от которой твердеет мой член и скручивается мой чертов позвоночник.
Но я не останавливаюсь.
Не тогда, когда она задыхается.
Не тогда, когда она дрожит.
И уж точно не тогда, когда ее ноги не выдерживают моих неустанных движений.
Я держу ее вертикально за горло, сжимаю, пока она не открывает рот шире, вероятно, чтобы вздохнуть. Но я требую эти губы, сосу ее язык, а затем впиваюсь в него с такой силой, что удивляюсь, как не чувствую вкус крови.
Ее стоны и хныканье музыка для моих ушей, афродизиак для моих поганых теней.
И они хотят большего.
Большего, черт возьми, большего.
Когда она вновь теряет опору, я позволяю ей упасть на деревянный пол, но крепче держу ее, смягчая удар.
Ее глаза расширяются, когда она прижимается спиной к полу, и я отпускаю ее губы, в последний раз кусая их.
Как бы мне ни хотелось продолжать пировать на ней, ей нужен воздух. Но даже позволяя ей это, я не отпускаю ее горло. Она моя единственная броня против теней, и я ни за что на свете не отпущу ее.
Да, это эгоистично. Да, возможно, им следует найти для меня более глубокую яму в аду, чем та, что ранее была предназначена для меня, но это все на ее совести.
Она не должна была останавливаться и пялиться сегодня утром, не должна была совать свой нос куда не следует.
Не должна была увидеть ту сторону меня, которую я скрываю.
Но она увидела, и теперь ей придется за это заплатить.
Анастасия сглатывает и высовывает язык, облизывая губы, которые припухли и покраснели от моей атаки.
— Что... что ты делаешь?
— Я собираюсь трахнуть тебя так, будто это твой первый и последний раз, моя маленькая обманщица. — все еще крепко держа ее за горло, я встаю на колени между ее ног и расстегиваю брюки. — Ты примешь это, не так ли?
Секунду она просто смотрит на меня с открытым ртом. Ее ноги все еще расставлены под неудобным углом после падения. Ее объёмная толстовка задралась до бледных бедер, обнажая белые кружевные трусики.
Белые и кружевные.
Трахните меня. То, как она одета под балахоном, совсем не похоже на ее новый образ. Она похожа на ту ледяную, голубоглазую незнакомку из бара. Ту самую незнакомку, которая должна была стать сексом на одну ночь, но превратилась в нечто большее.
Но она не такая. На ней очки, и она все еще в контактных линзах, скрывающие от меня ее настоящий цвет глаз.
Я с неохотой отпускаю ее горло и стягиваю толстовку через голову. Ее грудь мягко подпрыгивает, розовеющие пики дразнят меня, поэтому я хватаю их и тяну ее за них.
Она задыхается, затем стонет, когда мои губы вновь находят ее губы, а я продолжаю щипать ее соски, выкручивая их так же сильно, как сосу ее язык.
Она дрожит, я понимаю, от предвкушения или чего-то еще, не могу сказать, и в данный момент я не нахожусь в том душевном состоянии, чтобы сосредоточиться на этом.
Все, что меня волнует, это то, как она дрожит в моих руках, ее язык неуверенно облизывает мой, даже когда она не может выдержать мой темп и ее хныканье становится все громче.
— Ах. — она пытается отстраниться, ее очки запотевают. — Нокс... сделай что-нибудь.
— Что-нибудь?
— Что угодно...
Ее голос с придыханием, низкий и такой возбужденный, что я чувствую его по ее груди, где я сжимаю ее напряженные, пульсирующие соски.
— Это не будет, что угодно, это будет грязно и мокро. Я завладею тобой и твоей киской на полу, и буду трахать так грубо, трахать как следует, пока все, что ты сможешь это только кричать.
— Х-хорошо...
Ее голос едва шепчет, а может, хнычет, но это единственное подтверждение, в котором я нуждаюсь.
Отпустив один из ее сосков, я срываю очки и отбрасываю их в сторону. Ее глаза, ее фальшивые карие глаза опущены и едва открыты. Но она смотрит на меня. Как и тогда в кабинете, она смотрит только на меня. Словно я единственный, кто существует в мире.
Словно я единственный, на кого она может смотреть.
Часть меня хочет протянуть руку и вытащить линзы и увидеть настоящие глаза, настоящие, которые я запомнил глубоко в своей душе. Но побеждает самая логичная часть, та, которой должно быть все равно, какие глаза настоящие. Они мне не нравятся в первую очередь.
Глаза.
Это та часть лица, вызывающая наибольшее презрение. Это то, от чего мы с Ти пытались убежать, но так и не смогли, даже после того, как освободились.
Поэтому я хватаю Анастасию за бедро и переворачиваю на живот. Она задыхается, звук эхом отдается в маленькой квартирке, ее голова поднимается, вероятно, чтобы посмотреть на меня, но я хватаю ее за волосы и прижимаю к полу.
— Оставайся в таком положении.
Слышно ее тяжелое дыхание, и я чувствую, как она напрягается подо мной, но вскоре расслабляется, упираясь щекой в пол.
Будто мое бессердечное, жестокое обращение — это нормально, и она принимает его.
Будто... она мне доверяет.
Черт возьми.
Какого хрена она мне доверяет, когда я обещал причинить ей боль? Я ощутил, что она была мазохисткой в ту первую ночь, но разве это все еще относится к этой категории?