Глава 22. Мозаика жизни или Есть ли предел огорчениям?
А спалось-то как!?. Как спалось полковнику Хряпу!? Сначала... как бревну, без снов и ощущений. От такого сна после голова дурная и чувство, что ты её, голову то есть, так и не приклонял. Но... это ежели тебе, яхонтовому, обязательно вставать и в опостылевшие дела окунаться. Хряп же понятия не имел, нужно ли ему вскакивать и когда; некий намёк на пробуждение был, но его никто вроде бы и не приметил. Значит можно и дальше бока давить. Тем паче, что так нежно тебя покачивает, убаюкивает. Далее был спуск куда-то глубоко. Сознание, из ватного покоя не вынырнув и кристальной ясности не обретя, расценило это действие, как повторное погружение в сумеречное чрево клятой Зеркальной башни; Хряп обеспокоился и, не пробудившись, суматошно завозился. Кто-то его ругнул, пусть и без особого тусуйского шика, но всё равно по-алагарски забористо. Хряп даже решил высказать успокоителю свой респект и уважуху, но намерения его расценили как-то не так и влепили пару затрещин для успокоения и с соблюдением субординации. Во всяком случае, спящий полковник услышал слово "полковник" и постановил для себя, спящего, на грубость не обижаться. Хотя первоначально, посыл расправить широкие крылья был. Однако то ли крылья расправиться не пожелали волей своей, то ли были они в действительности не так уж и широки, каковыми их тусуец почитал, но едва показавшись из-за узкой спины, они тут же поникли, а их обладатель снова захрапел. За миг до того... хотя кто его во сне разберёт, время это?.. Хряп острыми своими ушами уловил звуки падения некоего весомого тела, да не единожды оно было, - и словеса, коими кто-то невидимый, это самое тело навеличивал тоже ему разобрать довелось. Понятно - не все, но те, что расслышались были музыкой для офицерского уха... ежели так-то поважают не самого офицера. Да-а-с, тут уж точно не пахло ни субординацией, ни почтением. Каким-то невероятным образом Хряп сообразил, так и не проснувшись, что так-то ругаются солдаты, тщась доставить до места не транспортабельную тушу Зу. "А куда нас, собственно?" - нежась в розовых облаках, озаботился полковник. - "А, какая собственно разница?" - тут же утешил он сам себя, гоня прочь всё колючее и раздражающее, мешающее покою и царапающее достигнутый идеал щенячьего счастья. А ведь ещё и "потом" было!.. В кои-то веки. Да не впервые ли в жизни!?. ...И матрац был мягким - услада ноющих оркских рёбер. И подушка настоящая, а не блин из трёх с половиной перьев. И одеяло, в которое Хряп завернулся весь, только кончик кривого носа наружу выставил. Так и в детстве не приходилось; не было у папы прапорщика одеяла. А мама-самогонщица своим не делилась, жадоба. Великовозрастный полковник хлюпнул во сне носом себя шибко жалеючи и решил не омрачать сновидений воспоминаниями неблагополучного своего детства. Лучше смотреть сны о бабах... На Тусуе оркские молодухи чудо, как хороши: все стати при них и с переду и с заду, и клыки и носы и все прочие бабские достоинства. Не-ет, положительно пора возвращаться на родину. Ожениться там... Пятьдесят лет для орка - самый расцвет. Они и в девяносто куролесить способны, ежели дожить сподобятся, миновав военные случайности и кабацкие междусобойные неурядицы. Обзавестись домком... К дьяволу домок! Замок отгрохать надо! Жалованье полковника гвардии куда как не мало, а ведь ещё и чины генеральские светят и лампасы... Именная сабля... орден, как бишь его?.. Слуга царю, покрытый матом... И мысль самоуправно свернув на какую-то не торную тропку подсознания, заплутала там, где до селе ей из-за страшной занятости бывать не приходилось. Тусуйский орк и по странному жизненному выбрыкону алагарский полковник Хряп досыпал вторые к ряду сутки. За время это, в раю проведённое, кое-что он пропустил. Ну да ничего, вскорости наверстает. А пока герой, заслуженно вполне отдыхает от трудов ратных, жизнь на месте стоять отказывается. Идёт она себе самовольно и единовременно в разных пределах. К примеру, в алагарской столице, притихшей по военному времени, поскольку офицерство ратоборствовать отбыло и веселить враз заскучавшее дамское общество стало решительно некому: студенты университета и чиновники статские дворянам служилым замена не равнозначная, однако на безрыбье и мелкий рак вполне себе закуска. Надумал тут себе один лысеющий, полнеющий и рано стареющий господин, моментом почти историческим воспользовавшись, устроить у себя в родовом особняке грандиозную пьянку... пардонте!.. бал... Нет! Какой с него балоустроитель... Сойдёмся на таком определении: увеселительный приём с мазуркой под коктейль. Во всяком случае, в афишках и открыточках, разосланных по благородным семействам, именно так оно всё и обзывалось. Откликнулись многие, почти все. Поскольку неброская и не выразительная внешность способна испортить жизнь только человеку бедному - хотя ему, чего ещё портить? - или даже мужчине с достатком средним. Тут таковой натуралий вполне до личной трагедии неустроенной судьбы и обозления на весь мир дойти может. Но наш, возжаждавший увеселения герой к таким недостойным внимания неудачникам не принадлежал. Во всяком случае, бедности он не знал, а редеющая шевелюра и наметившееся брюшко при почти безразмерном кошельке и в отсутствие непозволительно подтянутых офицеров, не такой уж заметный недостаток. Карет с гербами большими и малыми перед его домом скопилось число радующее душу. Всех встречал дворецкий, поражавший достоинством древнего героя изваянного в мраморе. Эту картинку в красках изложили некому нервическому дроу, он, время от времени, так и шёл волной: болезный, что ли? Ничуть не бывало. Господин этот не простой, свои подёргивания в молодые годы часами пред зеркалом репетировал, добиваясь полной естественности. Добился, душегуб. И горе было тому, кто верил этому его нездоровью. Умел Траф убедить своих собеседников в обратном. Вот только после таковых бесед они о развеянных своих заблуждениях более никому поведать не могли. Сейчас Траф, шепоток вкрадчивый внимательно выслушав, пребывал в некоторой нерешительности: докладывать ли об этом своему неулыбчивому шефу, или же просто выждать время? События, вроде бы, шли как надо и от небольшой задержки, всего-то в одну ночь, ничего в худшую сторону перемениться не должно. "Нет, - решил тёртый калач, - доложу. Может это и перестраховка, но Кафт мужчина таковых представлений о жизни, что и не угадаешь, когда и кого растворит играю