чаем не пересечься. От него пощады не жди... ...Нобиль последние четверть часа сидел в почтовом дилижансе и раздражал попутчиков не проходящим приступом икоты. Разодетый в пух и прах, как не экономящий на себе купчина, а каждая висюлька оберег, а каждый кулончик - магический талисман, - он сначала донимал всех своими россказнями о вымышленных сверхуспешных негоциях, а потом заикал то ли от навязшего в зубах вранья, то ли... - Видать по всему, кто-то вас вспоминает, сударь? - выдвинула предположение грузная матрона, сидевшая ровно напротив. - Кому-то вы крепко насолили. - Кому бы это, даже и ума не растяну? - тут же потерялся в догадках почти безгрешный предатель и убийца. Так и ехали довольно долго. Первое, в общем-то, приятное представление о своей персоне, Кафт умудрился совершенно испортить икотой, что и его самого довела до тихого бессильного бешенства. Что уж говорить об остальных пассажирах: как же они были рады и счастливы, когда он покинул дилижанс, на какой-то заштатной станции? Нобиль вовсе не планировал здесь останавливаться, но одолеваемый, свалившимся на него недугом, принял решение сойти - уж больно недоброжелательно стали поглядывать на него трое вооружённых мужчин. По военному, беспокойному времени нервы у всех были на взводе, так что применение пистолетов в отношении своей многосложной персоны "шершень" исключить не мог. Стоило ли рисковать? Станция как станция, какой ей и положено быть в глухой провинции - четыре стены, есть возможность переждать непогоду у камина, перехватить, что-то съестное, особо не привередничая, по стенам портреты, каких-то занимательных деятелей, сомнительной красоты. Их нобиль не разглядел, с удивлением некоторым обнаружив у себя близорукость, а чуть погодя его внимание отвлёк местный владыка. Смотритель - инвалид на одной ноге и деревяшке, в заштопанном мундире королевской пехоты, с медалью и щетиной. В ополовиненном по причине возраста и живого нрава зубовном комплекте зажата старая вонючая трубка. Приятный, одним словом, дедок. Кафту он понравился - годами древний, разумом слабый, милейший обитатель заваленки. - А что... ик... отец, - с места в карьер начал разбитной "купец", - есть ли... ик... в твоём дворце... ик... какое средство от икотной хвори? - Народное, - прошамкал ветеран, близоруко щурясь на путешественника. - Давай, народное... Только чтоб подействовало... ик... - Золотой, - протянул сморщенную лапку дед. - Не дорого... ик... ли... ик... ломишь... ик... - По недугу и цена. Не желаешь исцелиться, как я могу тебя приневолить? - и, отвернувшись, довольно бойко похромал к входу в свои "апартаменты". Дроу с трудом подавил злобное шипение; нельзя ему выходить из образа. - Эй, рядовой? - окликнул он ветерана. - Старший сержант, - не обернувшись и не приостановившись, поправил тёмного смотритель станции. - Лови, вымогатель. Тут-то ветеран и повернулся, явив немалую сноровку: небрежно брошенный нобилем тяжёлый кругляш был схвачен налету, и тут же отправлен в рот меж двух жёлтых, стёртых клыков, для наивернейшей проверки - не фальшивый ли... Признав деньгу отчеканенной на королевском монетном дворе, дедуля - одуванчик божий подхромал к страждущему, и добрейше ему улыбнувшись, рявкнул громовым басом, которого, от него ну никто ожидать не мог: - А-а, вошь штатская, распустилась донельзя самого! Как стоишь перед государевым чиновником, кавалером медали за баталию при перевале Хвать-За-Здесь, плесень погребная!? - Ась?.. - как-то не сразу и нашёлся залётный купчина. И только когда ему удалось унять нервические подёргивания, он, вдохновлённый речью старшего сержанта, вернул ему в обратку живейший и образный спич, где единственным приличным словом было "ты". Дедок лукаво собрал у хитрых своих глазок густую сеточку морщин и, как ни в чём не бывало, сказал: - О, вишь ты - помогло одначе. Минуту целую базлаешь и хоть бы где раза спотыкнулся. Чаю хочешь? Проходи в помещение, чего на улице глотку драть? Люди же кругом - смотрят. Дроу заткнул пасть и с некоей опаской начал озираться: ни приведи Грандиозное Тёмное Начало привлечь к себе слишком пристальное внимание. Но старичок-боровичок, до чего оказывается хорош - икоту проклятущую сняло, как рукой, будто и не было её вовсе. Кафт ещё ругнулся для прилику, подобрал ранее оброненные со страху манатки и дёрнул под гостеприимную крышу от любопытных глаз подалее. - Проходь, господин хороший, - каким-то чудом опередивший тёмного дед, уже распахивал перед ним дверь, и одновременно орал кому-то внутрь станции, чтобы накрывали на стол, да чего погорячее, гость, де с дороги, проголодамшись и прочее и прочее. Нобиль свалил к его ногам баулы, дескать, тащи сам, старый мошенник, и проследовал в приятную полутень помещения. А старичок чего-то замешкался на самом пороге. Дождался он, когда гость усядется за стол, да так, чтоб поплотнее, чтоб не в раз его и сорвало, и, прикрыв дверь, кликнул к себе дворового мальчишку. Пацан с выгоревшими на солнце вихрами, мордахой похожий на уважаемого ветерана, разве что посвежее, да нос веснушками разукрашен, выслушал его со вниманием и порскнул со двора, будто его тут и не было вовсе. Дедуля же степенно оборотился ликом к стене с плохо намалёванными парсунами и, по обыкновению своему, ласково улыбнувшись, сказал, обращаясь к самому свежему, ещё и мухи не обгадили, изображению: - Вот ты и попался, залётный. Теперь сиди, чаёвничай и никуды не спеши. Твоя спешка - минус мой доход, награда за твою башку, сто да пятьдесят имперских полновесных марок. Не подводили старого пройдоху ни зрение, ни бытовая смётка. Малец помчался за стоявшими здесь неподалёку гусарами. Они были ребятами лихими, не ленивыми, так что долго их ждать не придётся. Но к гостю, к гостю... Как бы этот "купчик", чего своим длинным носом не учуял. Пора занять его разговорами. Разговоры-то эти нынче чистым золотом оплачиваются. И дед, добродушно сияя, направился прямиком к трапезничавшему проезжему дроу. - Может, чего покрепче изволите? - мир Амальгеи ещё не видывал такого чистосердечного радушия. Ни грамулечки фальши в стариковском голосе не услышалось. И дроу, разомлев уже от горячего, махнул рукой: "Давай!" И появилась на столе пузатёнькая бутылочка с винцом. И потянулась к ней бледная длань дроу, чтобы откупорить, чтобы бокал наполнить, чтобы... Как выскакивает чёртик из дешёвой табакерки. Правильно - неожиданно и совершенно не к месту. Так и посланный за гусарами мальчонка, подгоняемый стремлением как можно раньше доложиться деду об успешно спроворенном задании, влетел в распахнутую дверь с радостным, искристым криком: - Всё исполнил, дедунь. Гусары через десять минут обещались быть! - Вот дерьмо! - только и успел выпалить старик, встретившись взглядом с заледеневшими очами всё понявшего дроу. В миг следующий, на его седую голову обрушилась так и не откупоренная бутылка и красный нектар лозы перемешался со стариковской кровью. Смотритель мешком, без единого звука завалился под стол, а разъярённый Кафт ещё секунду дико озирался: "Куда!? Куда бежать!?" Ведь загонят сейчас, как косого! Нет времени думать. О вещах он уже и не вспоминал, не до них - когда взревев раненым зверем, проклиная всё на белом свете, кинулся к окну - и в него, как ранее камердинер! Бежать! Ему казалось, что гончие короля уже обжигающе жарко дышат ему в затылок. Беги, заяц, беги, не разбирая дороги, пока лапы в кровь ни сотрёшь... Но и после того... Беги, заяц, беги! Глава 27. Затишье перед бурей или мечты перестарков о собственном рае. Капитан шхуны "Счастливица" Мудрак сын Ялоха, придумавший себе редкую во всех землях фамилию Гоблин, натурально и был вполне себе конкретным гоблином с причёской а-ля ананас на уродливой шишковатой голове. По тому, как в момент данный он находился на берегу - дела того экстренно потребовали - и в снимаемой по такому случаю квартире, неожиданных своих гостей Мудря принял запросто - в одной набедренной повязке. Босота в юных летах, босотой он и остался, дожив до нереальных для гоблина пятидесяти пяти годов. Такой умопомрачительный рубеж преодолевали только немногие из профессуры ГПУ. Но там и жизнь сама по себе размеренней - какая-никакая, а интеллигенция, - да и всяческие магические примочки место своё быть имели. Мудря же свой век коптил самостоятельно к допингам по незнанию не прибегая. Начал свой жизненный слалом новорожденный гоблин в полном соответствии с устоявшимися традициями собственного народа - в пещерной халупе, рядышком со свалкой того, что уже даже гоблинам потребно не было. Ползал, как и все бестолковые гоблинята там и туда, куда их заносило собственное неразумие. Мучился поносами от дурной пищи, потому что жрал всё до чего загребущие ручонки дотягивались, и что в свою очередь не успело сожрать его самого. Учился ходить и бегать... У гоблинов часто случается наоборот. Потому как тот, кто бегать ещё не сподобился до умения чинно шествовать просто не доживал. Прятался от различной хищной напасти, как выползавшей из глубин родной пещеры, так и норовившей забрести в гости снаружи. Оттуда, с круч Злых гор, тоже ничего доброго не являлось. Гоблины плодились быстро на зависть кроликам и крысам, но и дохли пачками, воспринимая собственную скорую смерть без нервных сокращений с истинным фатализмом. Мудря был как все, пока не выбрался из пещеры в толпе бестолковых ровесников, ни столкнулся с крылатой змеёй и не уцелел по чистой случайности. Исследов