Настал вечер. Сказав, что придёт поздно, Хомяк отправился на встречу с его новой командой. Странно, мама так легко на это согласилась, и даже вчера вечером его не ругала ни за порванную футболку, ни за его позднее возвращение! Неужели отношения могут быть столь весомы, чтобы так изменить характер? Она и так была расстроена, Семён видел это. И ему делалось очень грустно, когда он представлял, как огорчит её, если признается во вчерашнем. И он твёрдо решил пока ничего ей не говорить. На детскую площадку он пришёл грустный, но вполне уверенный. Павел тоже явился удручённый, что читалось на его резком лице чуть тёмными отметинами.
– Ну, мужики, я надеюсь вы подумали о случившемся и пришли к выводу, что начатое нужно завершить, – начал он небывало серьёзно для него.
– Но как? Что именно? – Белка тоже сегодня был на удивление тихим.
– Жоржа надо снять и убрать наместо, сторожа тоже – затащить в его каморку и… и уложить на тахту. Будто он там и умер. И тогда, когда его найдут, ни у кого не возникнет никаких подозрений.
Хомяк молча пялился в гравийную дорожку, Белка же выдавил:
– И кто будет это делать?
– Мы, чёрт возьми! Все вместе, и не отнекивайтесь! – Злобно отозвался Павел и достал ключи. – Идём.
– А что у тебя с лицом? – Спросил Хомяк по дороге.
– За сторожа переживаю!
Ответ был резким и явно издевательским. В нём звучала угроза, и Семён не полез на рожон. В конце концов, какое его дело?
Говорят, помещения – дома, квартиры, школы – живут эмоциями их обитателей. Там, где слышен детский смех и топот маленьких ножек, всегда легко и приятно; где раздаётся грозный голос строгого начальника, грозными кажутся даже стол и стены; а где разносятся стоны больных, там каждый метр пропитан их гнетущими страданиями. Всё вокруг нас отражает нас самих, и если где-то находится не по себе, это лишь говорит о том, что мы далеки по духу от здешних обитателей – ранее живущих или настоящих, – неважно. Чьей-то энергии едва хватает на маленькую квартирку, а кто-то может заполонить собою несколько этажей. Поселить в них тишину летнего отдыха, отдалённые отзвуки улицы и лёгкий запах сырой земли в цветочных горшках. Но когда в помещении поселяется смерть, и не простая, а со страданием, она неведомым образом заволакивает всё вокруг своей липкой паутиной, преет воздух и плесневеет земля в горшках, и словно расстилается по полу дымка её мертвенных щупалец. Именно это почувствовали ребята, войдя в заднего входа на лестницу, хотя комната сторожа и он сам были в другом крыле. Тепло обдало их холодом, и в воздухе кроме пыли читались явные нотки разложения. Но ведь прошли всего сутки!
– Что ж так воняет-то, – заметил Белка, сморщив нос.
– Просто он ещё заживо сгнил наполовину, – попытался отшутиться Павел, но от своих же собственных слов ему сдавило грудь, и последние слова он почти проглотил.
Вечер был жаркий и томный. Серые тучи заволокли небосвод, предоставив жителям вариться в асфальтно-кирпичном мареве города. Ни ветерка, ни капли дождя. Душная, сухая неподвижность, придавливающая к земле. Бетонные стены школы прогрелись, и температура внутри была ещё больше. Шагнув в коридор первого этажа, ребят знобило, хотя они покрылись потом. Ощущение было не из приятных. Стараясь взять себя в руки, Павел откровенно не понимал, в чём дело: по объективным причинам ведь бояться нечего!
Перед ними простирался тёмный коридор со слабым отблеском от гардеробных окон в конце, за стеклянными дверьми.
– Может, зажечь свет? – не выдержал Хомяк.
– А увидят с улицы? – отозвался Белка.
– Но Георгий Афанасьевич ведь мог бы зажечь свет…
В памяти Павла всплыла вчерашняя встреча с завхозом поздно вечером. И какого лешего он здесь шатается? А вдруг опять припрётся на площадку? А вдруг… решит проверить…
– Давайте зажжём всё-таки, – согласился он и поискал выключатель.
На всём протяжении левой стены коридора были ниши, оформленные под своеобразные витрины – в них выставляли разные детские поделки. Картонные замки, фигурки из папье-маше, человечков из желудей и спичек, аппликации и прочую ерунду, которую Павел никогда не разглядывал и уж тем более не делал, даже когда задавали. Щёлкнул выключатель, и витрины озарились белым светом. Основной свет включался с другого конца коридора.
– Вполне достаточно и этого, – сказал Павел; коридор заполнился мягким рассеянным белым светом из витрин.