Комар явился к вечеру следующего дня и принёс с собой сумку, напоминающую портфельчик старого кагэбешника. «Антиквариат!» – заявил он сипло, перекинув сигарету с одного угла рта в другой. В портфельчике оказалась болгарка и некоторые другие инструменты, и вскоре железная дверь компьютерного класса была вскрыта без особых проблем. Пашка правда опасался, что там возможно не отключена сигнализация, но Комар перерезал пару каких-то проводков в ближайшем щитке и сказал, что «всё норм». А так же добавил, что вся школьная система охраны похожа на детский сад и что сейчас она похоже отключена вообще вся.
Дверь была открыта, и пред ними предстала целая комната компьютеров и мониторов.
– Техника конечно так себе, но загнать можно. В принципе, кстати, средняя, – прокомментировал Комар. – Думал, хуже будет.
Несколько системных блоков были тут же разобраны на запчасти, так же Комар уволок ежё четыре монитора, покидая школу поздней ночью под покровом темноты, как говориться. А Пашка разбогател на несколько тысяч, которые, несомненно, требовалось ещё приумножить. Комар же обещал прийти опять, как только сбагрит эту технику.
– Тебе надо побыстрее или подороже? – Только и спросил он.
– Побыстрее.
– Лады. Тогда перекупщикам загоню. Думаю, уже завтра. А если частникам продать, было бы дороже!
– Нет. Мне быстрее надо.
– Как скажешь.
На этом они распрощались, и Пашка вернулся в своё логово на четвёртом этаже. И уже на следующий день несколько парт в кабинете алгебры были сдвинуты вместе и ломились от всяких пицц, пирогов, соков и печенья, а за ними сидели, наевшись до отвала, Хомяк, Белка и Пашка.
– Вот это да! Я ещё так никогда не наедался! – стонал Хомяк, с трудом запихивая в рот очередной кусок пиццы.
– Смотри не лопни. Я тебя вытаскивать не буду. Загниёшь тут, как сторож! – подшучивал Пашка. Откуда были взяты деньги на пир, он им не сказал конечно, пояснив лишь, что Комар хороший друг и всегда поможет. Нельзя им такое говорить, ещё ляпнут где-нибудь, не нарочно, так случайно! К счастью, подавить их любопытство при помощи вкусностей оказалось не сложно.
– Корпорация independent начинает своё развитие. День четвёртый, полёт, как видите, нормальный! – изрёк он для поддержания духа.
– А какой у нас будет девиз? – спросил Белка.
– Девиз? А какой ты хочешь?
– Акуна-матата! – предложил Хомяк, перемалывая очередной кусок пиццы.
– Не, не катит, – отрезал Пашка. – Давай посерьёзней.
– Свободные и независимые! – встрял Белка.
– А это слишком банально.
Пашка задумался, глядя в окно. Там, на небосводе, где-то высоко-высоко сияло солнце, утопая в глубокой синеве. Небо сегодня было на удивление синее.
– Дорога к небу. Да, пусть будет дорога к небу, – проговорил он.
– А почему к небу? – удивился Денис.
– Ну ведь там свобода. Нет никаких рамок, границ…
– Я бы тоже не хотел рамок и границ, – Семён наконец справился с пиццей и измождённо смотрел на следующий кусок.
Павла вдруг осенила потрясающая мысль:
– А не пойти ли нам на крышу?
Ну да, как раз там он ещё не был! В глазах его друзей загорелся восторг.
– Вы знаете, кто это висит? – спросил он, указав на самый левый портрет над школьной доской.
– Это Лобачевский. Великий математик! – ответил Хомяк.
– Что-то он хмурый очень, – добавил Денис, и Павел поддержал его:
– Вот-вот, я тоже заметил. Мне он не нравиться. Да и вообще вся эта компания.
– А чего ж радоваться, если в голове одни цифры и формулы! – пошутил Денис, сам прежде всего и рассмеявшись.
– Надо его выгулять, – подхватил Хомяк.
– Думаете, повеселеет? – усмехнулся Павел. – Ну, давайте попробуем. Снимайте!
Снять как положено портрет не удалось, и великий математик был скинут с гвоздя учительской указкой. Рама со стуком упала на пол и в одном месте даже треснула.
– Хомячина, ну-ка сядь рядом… да у вас с ним одно лицо!
– А и точно! Да! – тут же подхватил Белка.
– Да ничего не одно! Мы же вообще не похожи!
– У вас обоих ум из ушей лезет.
– Ничего подобного!
– Ладно, бери его и пошли.
Прихватив портрет Лобачевского, ребята отправились покорять просторы крыши, а Лейбниц и Гаусс таким образом лишились одного соратника.
Лёгкий тёплый ветер гладил волосы, приятно скользил за ушами и обнимал шею, как ласковые руки девушки; проникал под футболку и обдавал ненавязчивой свежестью. Здесь дышалось иначе, чем внизу. Раскалённый воздух поднимался от гудроновой крыши, и стопам было приятно-горячо, точно шагали они по пляжу, и отдалённый шум улицы, почти не слышимый здесь, хотелось принять за плеск невидимого моря. А вокруг колыхались верхушки деревьев, отражая солнце глянцевой зеленью. Яркий свет обжигал лицо и макушки, заставлял жмуриться, и всё же здесь было хорошо, очень хорошо.