Поднимался ветер. Но не прохладу он гнал с моря, а горячий сухой воздух с иссушенных южных полей. Он взвинтил пыль; солнце раньше времени окрасилось в оранжевый цвет и затмилось душной дымкой. Он летел по трубам школьной вентиляции, гоняя по ним пыль и голоса голубей. Воздух в классах сдвинулся, задрожали рамы под напором ветра.
Холодильник в каморке сторожа был очень стар, едва ли не старше самого Георгия Афанасьевича. Школьной администрации было совсем не до холодильников. Да и этот приволок кто-то много лет назад из дома, поскольку купил новый. И теперь советская «Бирюза» прочно обосновалась в углу каморки, неизменно тарахтя старым мотором и вздрагивая всем телом при отключении. Вот только давно уже ей не приходилось вздрагивать. Слабым местом этих холодильников являлся температурный датчик, который переставал работать намного раньше, чем мотор. Георгий Афанасьевич, если холодильник долго не отключался, стучал по внутренней панели, и тогда тот переставал работать; а чтобы запустить его, требовалось постучать снова. Теперь же старый трудяга тарахтел уже много дней напролёт, не отключаясь, потому как некому было последить за ним, и температура внутри всё падала.
А в каморке ведь было душно, да и пыль за холодильником убиралась крайне редко, а вернее сказать, не убиралась вовсе. Полчища мух превратились в залежи трупов, вместе с пылью образуя похожую на торф смесь, пригодную для выращивания рассады. И такой смеси за холодильником набилось предостаточно, а от горячей задней решётки она ещё и была очень сухой.
И вот, температура внутри упала настолько, что датчик всё-таки сработал. Раздался щелчок, и импульс побежал на выключатель мотора, сзади ничем не прикрытый и утопавший в пыли. Выключатель сработал исправно, разъединил контакты… яркая вспышка сверкнула за холодильником: ток нашёл себе другой путь, через пыль, мгновенно сжигая её. Только потом агрегат привычно вздрогнул и мотор отключился, а из-за холодильника потянулась тоненькая струйка дыма.
От телефонного звонка Павел вздрогнул. Но не от неожиданности, а наоборот – потому что очень ждал его и одновременно боялся. Потому что он должен был стать решающим. Он свидетельствовал бы о том, что Комар пришёл, принёс нужную сумму. И всё! Павел готов был покинуть школу в тот же час. Весь день он ковырялся с компьютерами и развинтил почти все, рассовывая жёсткие диски и платы по разным пакетам. Будь в порядке его правая рука, он бы уже давно справился; но пострадавшая от решётки и его неуёмного характера, она болела, раздулась и отвёртку держала крайне плохо.
Он бросил беглый взгляд на улицу: уже темнело. А у него ещё оставалось два компьютера! Комар говорил, что придёт вечером, не уточнив время. Он никогда его не уточнял. Пашка схватил телефон, но звонил ему Хомяк. И жалобным голосом сообщил, чтобы тот пустил его в школу.
«Какого чёрта ты припёрся? Вали домой. Детские игры кончились!» – вертелось на языке Павла, но всё же он не озвучил эти слова, а лишь минуту сидел и думал, пялясь в пол. Думал, пока позади не раздалось резкое:
– Где твоя сменка?
Импульс пробежал по телу, гадкий, как разряд электричества. Снова они начинают! может, и лучше, что Хомяк пришёл! Хоть не так жутко. Скоро ведь будет совсем темно. Быстро миновав коридор второго этажа, Павел спустился и открыл ему. И зарёванный Хомяк кинулся к нему и обнял, уткнувшись носом в пропахшую потом футболку.
– Ты совсем спятил? – Павел попытался отстранить его, но тот крепко его обхватил. – Да отойди ты! В чём дело?
– Я сбежал, – промямлил Семён, отпустив его. Глядя на его понурую, неуклюжую фигуру, Павел вдруг почувствовал жалость и сам тут же устыдился этого.
– В смысле, сбежал? – осмотрев двор, он запер дверь.
– Из дома. Мама хотела увезти меня к родственникам! Потому что… мне кажется, она догадывается. А в новостях я услышал сегодня, что та женщина умерла в больнице!
Звонкий голос Семёна разнёсся по лестнице, а затем повисла тишина, такая, что Павлу показалось на секунду, что он оглох. Мигом в памяти всплыла и она, и тот чёртов портрет, и хнычущий ребёнок, оставшийся без матери. Без матери… считай как он сам.
– А Белка где? – спросил он резко, чтобы только не молчать.
– Он звонил мне утром. Он с мамой в Крым улетает. Улетел уже.
На секунду Павла кольнула обида, в голове пронеслось слово «предатель»; но он тут же засмеялся внутренним, горьким смехом, выжигая эту нелепую мысль. Если кто здесь и предатель, так это он сам! Почему Хомяк не уехал? Было бы лучше, если б он плюнул на всё и свалил с родителями! Но он поверил ему, преданно и гораздо сильнее, чем его незадачливый друг.