Павел перепрыгивал через две ступеньки и даже через три – насколько хватало ног, и слышал только, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Дым не давал полноценно дышать, голова быстро закружилась и на последней ступеньке он споткнулся, влетев на этаж чуть не кубарем. Кабинет алгебры был в другом крыле, требовалось пересечь коридор. Он уже поднялся на ноги и тут увидел, что тёмный коридор освещает полыхающий пламенем силуэт, такой знакомый, невысокий и полненький силуэт, который неторопливо идёт к нему, а кожа на лице уже слезает, и каплями стекают расплавленные очки. Пашка застыл, забыв даже о погоне. К нему шёл Хомяк, и оголённой челюстью с торчащими зубами поговорил:
– Смотри: я горю!
Следом он увидел пол, приближающийся настолько стремительно, что подставить руки было нереально. Водян сшиб его с ног, и повернув к себе, пару раз ударил по лицу. Павел вывернулся, но ощутил удары на спине – его рёбра снова затрещали. Водян был больше его раза в два, но совершенно не понимал, что своей силой может легко убить его. И Пашка уже мысленно готовился к этому – всё тело ныло, а удары сыпались и сыпались… как вдруг раздался треск, глухой вскрик, и следующий удар так и не долетел до места назначения. Вместо него обмякшее тело Водяна краем упало сверху, и Павел едва успел вытащить из-под этой кучи мяса руку. Рядом стоял ошеломлённый Хомяк с чайником в руке, которым и приложил обидчика.
– Беги отсюда, – просипел Пашка.
– А ты? А это кто?
– Здесь пожар!
Хомяк был сам в шоке от того, что видел и что сделал. Он выронил чайник; Водян же зашевелился и что-то промычал. Удара дешёвым чайником явно было недостаточно, чтобы надолго от него избавиться.
– Вставай же! Вставай! – схватив его за руку и за плечи, Семён пытался помочь Павлу встать. Тот едва поднялся; тело пылало, точно его готовили под жаркое отбивным молотком, и теперь только оставалось поместить в духовку. А так оно и будет, если не поторопиться!
Вдвоём они пошли через коридор – Пашка хромал и не мог вздохнуть, и опираясь на плечо Семёна, едва наступал на правую ногу. Удивительно, что у него ещё все конечности целы!
– Быстрей… он приходит в себя! – Торопил его Семён.
Они свернули на другую лестницу, перейдя в крыло, где был выход. Осталось только спуститься! Те трое, наверно, почуяв дым свалили, но они наверняка где-то рядом. Хороши же друзья-напарники! Бросили своего Водяна одного. Хотя они наверняка и предположить не могли, что он может оказаться побеждённым. Да так оно и было бы, если б не Семён! Думали, наверно, что поколотит его да и выбежит. Однако Пашка не был уверен, что они не поджидают где-нибудь на лестнице. И что тогда?
Несмотря на жуткую, простреливающую боль во всём теле, мозг его начинал работать чисто, просчитывая все ходы. Про отметину от сигареты, зияющую теперь как кратер на лбу, он и думать забыл – настолько была она незначительна по сравнению со всем остальным! И кроме того, он был не один, он был с Хомяком! Он его втянул в это, а значит, должен и вытащить! Крепко сжимая ему плечо, он ступил уже на лестницу, но хрип снизу заставил их остановиться.
– Что это? – Хомяк испуганно отпрянул. Хрип сопровождался каким-то шуршанием и треском. Это был не просто хрип; тот, кто хрипел, пытался что-то сказать.
По ступенькам кто-то полз. Полз медленно, но уверенно, ступеньку за ступенькой. В пролёте между этажей возникло нечто напоминающее руку. Она вцепилось в пол и подтащило скудные останки. Появилась голова. Сначала Павел решил, что она просто лысая, но чуть позже разглядел, что это череп с жалкими, обугленными следами кожи. Вот голова повернулась к ним, и обожжённые почти до костей руки со свисающими кусками кожи потянулись, взывая:
– Помогите!
Только по треснувшим, обгоревшим очкам можно было понять, что это сторож. Крик Семёна разнёсся по этажу; Пашка и сам на мгновение забыл о всех своих увечьях. «Этого нет! Этого нет!» – повторял он мысленно, но существо из каморки настойчиво карабкалось дальше, передвигая конечностями, как паук. Взяв Семёна за руку, Павел повёл его назад, но стоило им свернуть в коридор, как на пути возник Водян. Он стоял, прислонившись к стене и видимо искал в себе силы выбраться на улицу, но увидев их, злость затмила ему остатки разума: заревев, как бык на арене, он пошатываясь побежал на воображаемого тореро.
Кладовка на первом этаже была уже почти вылизана пламенем, а в вентиляции начинала гореть пыль, и искры сыпались во всех кабинетах, докуда добирался жар. По линолеуму огонь пробрался в коридор и холл, и от деревянной двери каморки остался один остов.
Держать газовые баллоны в школе не позволялось в целях пожарной безопасности. Но освежители воздуха никто не запрещал! Целая их коробка хранилась в кладовке и расходовалась очень медленно, в основном для учительского туалета да кое-кому домой, и от лишнего соблазна была убрана на самый верх стеллажей. Жар добрался и до неё; коробка уже горела, несколько баллончиков поморщились и крышки их оплавились, а нарисованное на их боку пламя выглядело нелепо, как горькая, злорадная усмешка на фоне настоящих, рыжих и жгучих языков.