– Сейчас всё увидишь. Ну, готово! Назовём его Жорж.
И Павел продемонстрировал всем Жоржа. На голову ему в качестве лица нацепили маску кота Леопольда, на шею накинули петлю из кушака Джульетты, а к ноге привязали тонкую чёрную нить.
– Значит так, объясняю один раз, – заговорил торжественно Пашка. – Мы подвесим его к потолку у гардероба, где каморка Афанасича. Так, словно он повесился. Типа труп висит. Ты ведь уже играл труп, правда, Жорж? Ну вот, тебе не привыкать. Опыт есть! Мы с Белым спрячемся за дверью на лестницу, и протянем туда нить. А ты, Хомяк, должен будешь пойти к Афанасичу и как-нибудь заставить его выйти в холл. Он увидит это дело, и тут я потяну за нить, словно он поворачивается… короче, тот напугается, он ведь слепой, не поймёт сразу… кинется к дежурному телефону, который у входа, и тут ты, Хомяк, должен будешь зайти туда к нему и взять ключи. Вопросы?
В глазах несчастного Хомяка был шок, у Белки же – восторг.
– Ого! Вот это супер! Вот это ты придумал! – тут же запрыгал последний. – А потом что?
– А потом свалим. С ключами.
– Но… – ожил Хомяк, – это же… он же старый! Нельзя так!
– А ты не помнишь, как он нас своей палкой гонял, когда ещё пошустрее был? Так можно?
– Меня гонял, да! Но не догнал, ха-ха! – вставил Белка.
– Тихо ты, иначе я тебе рот заткну и к стулу привяжу! Мне, между прочим, он тогда в лоб вмазал своёй тростью долбанной.
– Меня он не гонял, – заявил Хомяк, – а тебе… не надо было к нему в комнату подбрасывать вонючку эту… сигарету…
– Ты поучи ещё меня! Я выкурить его хотел. А заодно проверил, есть ли у него нюх. Поздно, Хомячина, я же предлагал тебе уйти! Поздняк метаться.
– А можно я потяну? Можно я потяну на нить? – не унимался Белка.
Пашке надоело: он взял его за ухо и толкнул, тот угодил в ловушку для крыс. Раздался щелчок и Белкин истошный вопль – ловушка захлопнулась прямо по пальцам ноги, и открытые сандалии не смогли их уберечь. Пашка подскочил к нему, зажав рот.
– Слушай, ты откуда вообще взялся на мою голову? Ты же уезжать куда-то там собирался! Разожми ты ему ногу, Хомяк, что стоишь?
Семён бросился исполнять указание.
– Мы… мы должны были уехать, но папа… попал в больницу, – ответил Белка уже весьма смирно.
– А что так? Нос сломали?
Павел очередной раз пошутил, однако попал в точку. Белка, потупив взор, обиженно проговорил «да».
– Ого! Да ты, по ходу, весь в него. Вот, учись на ошибках родителей! Небось тоже твой папаша рот не закрыл вовремя.
Белка промолчал, и Павел обратился к Хомяку:
– Ну выбирай: идёшь со мной принудительно или добровольно?
– Уже почти десять, меня мама будет искать!
– Ты свои часики поганенькие выкинь, они всё равно врут. Я тебе скажу, когда десять будет.
Хомяк печально поглядел на свои простенькие наручные часы с обычным белым циферблатом, но, видимо, всё же не пожелал с ними расставаться. Он молча взял на плечо Жоржа и пошёл к выходу.
– Вот это дело, – одобрил Павел. – А ты – стул бери!
Белка взял металлический стул и захромал позади.
4
Солнце клонилось к закату. Последние его рыжие лучи ненадолго озарили холл, и наступил полумрак, тихий и таинственный. Поганенькие, как выразился Пашка, часы Хомяка показывали около одиннадцати, когда он не дыша от страха пробирался через гардероб к комнате сторожа. У Семёна был скромный мобильный, он перед этим позвонил маме и предупредил, что задержится, та согласилась без особых препирательств, что немало удивило его и даже огорчило. Обычно она отличалась строгостью; теперь же, когда строгость не помешала бы, она лишь сказала «хорошо, только позвони, как домой пойдёшь».
Жорж уже болтался в холле, привязанный к лампе. Честно говоря, на висельника он был мало похож, хотя, если в темноте, да сослепу… но болтался он именно как поролоновый мешок, неестественно, да и был каким-то больно уж тощим, к тому же, одна нога была чуть короче другой. Павел с Белкой спрятались за дверьми на лестницу, а Семёну поручили каким-либо способом, на его усмотрение, заставить сторожа выйти в холл. Сообразительностью Семён не блистал, поэтому «какой-либо» способ весьма озадачил его. Наверно, требовалось извлечь громкий звук, но из каморки Георгия Афанасьевича вовсю орал телевизор, и с громким звуком явно возникали проблеиы.
Семён медленно пробирался вдоль стенки к открытой двери, из которой падал пучок света, превращая пустые гардеробные вешалки в причудливые, многопалые тени на противоположной стене. Сторож смотрел какое-то шоу – постоянно слышался бодрый голос ведущего и закадровый смех. Мама никогда не разрешала смотреть ему такие шоу, называя их рассадником тупизны… рядом с дверью стояло металлическое ведро и швабра. Уронить ведро? Вряд ли Афанасич услышит это. А что если он… неприятные мысли полезли в голову Семёна. Присматриваясь к пучку света, он не видел ни малейшего движения внутри кроме отблесков телевизора, не слышал ни малейшего иного звука. Он кинул умоляющий взгляд назад, но Пашка из дверей лишь погрозил кулаком и сделал не обнадёживающее движение ребром ладони поперёк шеи. Хомяк сглотнул, но желудок откликнулся комом в горле. Он продолжил подбираться к пучку жёлтого света… постепенно начало вырисовываться пространство каморки. Сначала он увидел желтоватый холодильник, затем край стола… на нём газеты, чайник, кружка… всё это какое-то грязное, неопрятное. Старческое. Просиженный деревянный стул перед столом был пуст. На столе была тарелка с остатками курицы и каким-то жёлтым засохшим налётом, наверное масла. По обглоданным куриным костям ползали мухи. Несколько из них уже прилипли к лепучке, что висела прямо над столом. На самом краю стола стояла ещё тарелка, пуская, только с крошками – наверное из-под хлеба. Желудок Семёна возмутился ещё сильнее, угрожая выкидышем. Сторожа пока не было видно.