Война породила еще одну, смертельно опасную для страны тенденцию. Русский капитал ждал массовой конфискации и перераспределения имущества и активов немцев в России. Причем всех немцев, не только подданных кайзера, а вообще всех, кому не повезло с именем и фамилией (возможно, и евреи бы под раздачу заодно попали). Планировался «большой хапок» по масштабам сравнимый с приватизацией 90ых и временами «семибанкирщины». Николай II явного обещания, что это будет, — не дал. Тем самым он моментально поставил против себя весь русский торгово-промышленный класс. Тут, видимо, и англичане постарались — подсказали, что если будет полновластный Парламент, то подобный «большой хапок» или большой передел можно будет провести через Парламент, выражающий «волю народа». А чтобы эта воля была правильной — в ожидании большой конфискации, русский торгово-промышленный класс проплатил оголтелую газетную кампанию, направленную и против Николая II и против немцев вообще. Отсюда же — старательно внедрявшийся в то время миф, что абсолютно все немцы, живущие в России, являются предателями. И потому массовая конфискация имущества у них будет законной и справедливой. Пробой сил стал немецкий погром в Москве 1915 года, которому не препятствовала полиция — отрабатывалась методика вытеснения немцев, заставления их бежать от «народного гнева». Отсюда и идиотские брошюры про германский шпионаж с «коровами».
В конце 1916 года — тем, кто организовывал и проплачивал кампании в прессе — удалось добиться своего. К борьбе русской элиты против элиты немецкой и криптонемецкой — присоединилось простонародье, переняв антинемецкие лозунги и антинемецкие обвинения. Этими лозунгами и обвинениями удалось дискредитировать трон, заставить народ поверить в предательство Александры Федоровны (что было полным бредом) и самого Государя. Верили в какой-то тайный провод между Царским селом и Берлином. Что удивительно, основным подхваченным обвинением было обвинение в сепаратных переговорах и сепаратном мире — хотя, казалось бы, какое дело крестьянскому призывнику до этого и как он может быть против сепаратного мира и возможности живым поехать домой. А ведь смотри — прониклись, подхватили. Хотя сепаратный мир был опасен больше для торгово-промышленного сословья — он означал, что хапка немецких активов не будет, а деньги, потраченные на антинемецкую и антиромановскую пропаганду — пропали. Хуже того — условием сепаратного мира могло быть возобновление русско-германского торгового договора, не продленного в 1914 году и дававшего немецкому бизнесу привилегированные условия для торговли в России. Русский же бизнес конкурировать с немецким не мог и главное — не хотел.
По той же самой причине, держась оппозиционно к собственным властям, русские купцы и промышленники заискивали перед Западом, в частности перед Францией и Великобританией. От их позиции зависело — удастся ли легализовать захваченные в ходе конфискации немецкие активы, выпустить под них ценные бумаги и получить кредиты — или большой хапок будет признан мировым сообществом незаконным. Таким образом, Франция и Великобритания имели эффективнейший инструмент для манипулирования настроениями торгово-промышленного класса внутри России.
Николай II не проявил должного понимания и политического чутья, хотя он мог выиграть общественное мнение всего двумя заявлениями. Первое — пообещать поделить активы немцев в России после победы в войне между русской буржуазией. И второе — все крестьяне, что воевали честно — после победы получат участок земли. Все! Но Николай, судя по всему, был «законником» и с опаской относился к самой идее конфискаций и тщательно подготовленных антинемецких народных бунтов. Ведь бунт — запросто мог перерасти в бунт против власти вообще (как в итоге и случилось). Кроме того, он понимал, что это может закрыть нам европейские рынки, и осложнить дальнейшее инвестирование из-за рубежа. На этом он и погорел.
Но погорели и Рябушинские с Морозовыми. Решив хапнуть, взять не свое и ради этого раскачивая лодку — они в конечном итоге получили катастрофу. Хотели конфисковывать — а конфисковали у них. Пошли по шерсть — а вернулись стрижеными. Николай II был прав в своих опасениях относительно бунта и конфискаций — а они все были не правы. Причем преступно не правы.