Член ЦК Карл Радек присоединился к Бухарину:
«Я разделяю мнение о растущем значении национального вопроса… И лучше здесь Мдивани орал вовсю, чем мужики в Грузии» (там же, стр. 565–563).
Сталин отвел в заключительном слове все требования и аргументы своих оппонентов (т. е. аргументы и требования Ленина), а после съезда приступил к «перепашке» Грузии от меньшевистско-уклонистского «сорняка». В ответ на сталинские репрессии случилось тогда то, чего опасался Ленин: грузины подняли в августе 1924 года всеобщее восстание за независимую республику Грузию. До пяти тысяч убитых и раненых, тысячи арестованных и расстрелянных, — таковы были жертвы грузинского восстания. Интернациональный инквизитор всероссийскую мясорубку начал с родной Грузии. Он даже предупредил о ней, когда в одной из речей в ЦК открыто заявил:
«То, что произошло в Грузии, может повториться по всей России» (Сталин, т. 4, стр. 326–327).
И повторилось: через пять лет по всей России, включая ее окраины, началась насильственная коллективизация, сопровождавшаяся антиколхозными восстаниями, которые приняли наиболее широкий размах в национальных республиках. Позднее, в беседе с Черчиллем Сталин признался, что эта коллективизация стоила Советскому Союзу до десяти миллионов человеческих жертв.
VI. Борьба на два фронта — метод большевизации империи
Истинная суть большевистской национальной доктрины и история зигзагов большевистской политики в национальном вопросе никем так безбожно не фальсифицируется, как советскими идеологами. На Западе же часто трактуют национальный вопрос в отрыве от общей большевистской политики и ее стратегических целей. При этом игнорируется функциональная роль национальной политики Ленина и Сталина по большевизации народов империи. Надо помнить, во-первых, что большевики боролись не против русского шовинизма и местного национализма как таковых, а против основного препятствия большевизации: против интеллектуально-духовной элиты всех народов, с тем, чтобы изолировав ее политически, подготовить ее физическую изоляцию; во-вторых, в этом вопросе существует, несмотря на разногласия в тактике, негласное распределение ролей между Лениным и Сталиным. Русский Ленин борется против великорусского шовинизма, а «нацмен» Сталин против местного национализма. Причем тот и другой имеют в виду не русский и национальные уклоны в политике как течения мысли, а элиту наций — интеллигенцию, безотносительно к ее национальной принадлежности. История советской власти первых лет после революции характеризуется походом против русской интеллигенции. Сигнал подал сам Ленин. Как известно, Максим Горький поссорился с Лениным после Октябрьской революции из-за всеобщего, порой бессмысленного, террора чекистов против цвета русской нации — против ее интеллигенции. Когда Горький начал бомбардировать Ленина бесконечными жалобами на зверства чекистов по отношению к интеллигенции, Ленин в сердцах ответил Максиму Горькому в письме от 15-го октября 1919 года, что русская интеллигенция — это лишь «интеллигентики, лакеи капитала, мнящие себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно» (Ленин, ППС, т. 51, стр. 48). Институт марксизма-ленинизма не постеснялся опубликовать столь грубое, нецензурное письмо Ленина против русской интеллигенции, ибо такова была официальная политика. Ленин хотел распространить террор против гражданской интеллигенции и на интеллигенцию военную, то есть изгнать из Красной Армии представителей бывшего царского офицерского корпуса. И это — в условиях гражданской войны против белых, когда красных офицеров еще не было. На это Ленина толкала «военная оппозиция» против главы Красной Армии — Троцкого, которую фактически возглавлял Сталин. Только решительное сопротивление Троцкого помогло сохранить царских офицеров в рядах Красной Армии на пользу самой же власти. Вот свидетельство Троцкого в его книге «Моя жизнь». Расспрашивая Троцкого о делах на фронте, Ленин добавил: «Не лучше ли прогнать всех бывших офицеров?»
Троцкий спросил Ленина: «А знаете ли вы, сколько их теперь у нас в армии?»