Глубинные причины разногласий между Лениным и его партией по национальному вопросу лежали в другой плоскости, чем это явствует из писем Ленина и из материалов XII съезда партии, на котором развернулись дискуссии по национальному вопросу. Речь шла, как я уже указывал, о двух тактиках при решении национального вопроса для достижения одной и той же стратегической цели — укрепления советской империи как базы мировой революции. Ленин думал, что после того, как власть оказалась в руках партии, на первое место в национальном вопросе становится метод убеждения «уклонистов» гибкой тактикой и метод принуждения партийных великодержавников, которые дискредитируют советский интернационализм и объективно провоцируют развал советской империи. Сталин и вместе с ним большинство партии считали, что великодержавники в партии существуют лишь в воображении Ленина. Есть только местные «уклонисты», которых надо не убеждать, а выкидывать из партии.
Оглядки Ленина в сторону мирового пролетариата и угнетенного Востока в интересах организации «мировой революции» бесцельны, ибо мировую революцию может организовать только «единая и неделимая» советская Россия, если она, опираясь на русский национализм, создаст высокоразвитую индустриальную и военную базу. Позднее свою политику индустриализации и коллективизации Сталин обосновал отнюдь не стремлением поднять уровень жизни народа, а мотивами великодержавными — сделать советскую Россию непобедимой мировой военной державой. Сталин смотрел прямо в душу великодержавников, когда пустился в совершенно новую для большевиков философию. Сталин не ругал царский империализм за завоевательные войны с соседями, а порицал за его военную слабость. Вот философия Сталина:
«Отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим. История старой России состояла, между прочим, в том что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную… Вот почему нельзя больше отставать» («Вопросы ленинизма», стр. 338).
Только высокоразвитый СССР станет по Сталину «первым этапом мировой революции и могучей базой ее дальнейшего развертывания» (там же, стр. 105).
Своей индустриальной и военно-политической цели Сталин добился. Но его победа была однобокой. Советский Союз на крови миллионов и нищете широких народных масс стал великой военно-индустриальной державой. Созданные сталинской «генеральной линией» политическая тирания, социальное неравенство и «социал-империализм» превзошли все худшее, что мы знаем из истории восточных деспотий и древнерабовладельческих тираний. Таким ли хотел Ленин видеть советский социализм? Я в этом сомневаюсь. Более того, мне кажется, что если бы Ленин мог обозреть плоды работы его наследников от Сталина до наших дней, то он повторил бы то, что говорил о старой России за год и 9 месяцев до революции:
«Нам, представителям великодержавной нации, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса, особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»… Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету, и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину… Мы помним, как великорусский демократ Чернышевский сказал: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы»» (Ленин, О национально-колониальном вопросе, стр. 232–233).
Но во всем этом Ленин должен был бы винить своего учителя Маркса, самого себя и своего ученика Сталина, ибо концепция «мировой революции» оказалась утопией. Утопией — потому, что субъективные расчеты калькуляторов мировой революции разбились о чудовищную действительность первого реального социализма в мире.