Киммериец напряг все силы и попытался проснуться, чтобы отогнать наваждение, но сон опять превратился почти в явь, и варвар хотел было ущипнуть себя, чтобы проверить, спит он или нет, но тут же забыл об этом, ибо очутился в поистине чудесном месте. Оно настолько поразило его воображение, что все остальное перестало его волновать.
Овальное помещение с тремя небольшими зарешеченными окнами на высоте его роста было устлано коврами. Они целиком закрывали стены и пол, придавая комнате сходство с огромным ларцом изящной кхитайской работы, внутренние стенки которого обычно драпировались вышитым шелком. Мебель была низкая, из темного полированного дерева, с мягкими спинками и резными вычурными ножками и подлокотниками. Чувствовалось, что мастер, изготовивший ее, потратил, может быть, не один год упорного труда, чтобы сотворить такое чудо. Было похоже, что Конан в своих сновидениях попал в дом иранистанского вельможи или, того выше, во дворец самой раджассы где-нибудь в далеком Прадешхане. Однако он трижды мог поклясться хоть Кромом, хоть Нергалом, хоть самим Светлоликим Митрой, что все это происходит в Ильменском храме, потому что на одной из кушеток восседала та самая сука Мэгенн, по приказу которой его хлестали плетьми, оставили неизвестно сколько времени висеть распятым, чуть не прижгли раскаленными прутьями и чем-то опоили.
Правда, сейчас она уже не казалась ему такой мерзкой, как наяву, тем более что была весьма приятной, пожалуй, даже красивой женщиной. Мэгенн была одета не как обычно, в кожаные штаны и белую рубаху, а наряжена в легкий шелковый хитон со множеством складок, и стоило ей чуть шевельнуться, как складки распадались и сквозь почти невесомую ткань просвечивало загорелое, как у всех амазонок, тело.
— Хорошо, что ты все-таки пришел, — пропела она, и варвара поразило, что даже голос женщины, показавшийся ему там, внизу, хриплым, сейчас звучал нежно и мелодично.
Киммериец хотел ответить, но губы не слушались его, они были таким же неподатливыми, как и руки, которыми он в предыдущем сне пытался отогнать рой надоедливых насекомых. Мэгенн поманила его к себе, и он, повиновавшись, подошел к столу, стоявшему перед ее кушеткой, и сел в большое кресло, такое удобное, что оно сразу мягко приняло его в свои ласковые объятия.
— Что выберешь? — заботливо спросила Мэгенн, указывая на изящные кувшинчики и графины. — Барахтанское, зингарское, аргосское?
Конан опять собрался ответить, но она понимающе усмехнулась и сама налила в его кубок красного, как кровь, терпкого и ароматного аргосского нектара, лучшего вина во всех хайборийских землях.
Варвар осушил кубок и непроизвольно щелкнул языком от восхищения вкусом этого дарованного богами напитка, покрутив головой в знак одобрения.
Кубок снова оказался наполненным, киммериец вновь опрокинул его, и он почувствовал себя счастливым и беззаботным, каким можно быть только в благословенном детстве или сладостном сне. Если бы так могло продолжаться вечно!
Неуловимая мысль метнулась в затуманенном мозгу варвара и тут же пропала, потому что мысли, пришедшие во сне, а особенно в таком чудесном, чудесным же образом и испаряются. Когда проснешься, в памяти остается только что-то зыбкое, неуловимое, словно вкус выпитого вина на языке. Такую мысль, кажется, вот-вот схватишь, уловишь, а она тускнеет и исчезает, пока не растает совсем, словно уходящий в туманное море корабль.
Мэгенн, приподняв руки, хлопнула в ладоши, и киммериец полюбовался ее полной налитой грудью, просвечивавшей сквозь легкую ткань. Женщина перехватила его взгляд и призывно улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами. На ее зов в комнату вбежали две молоденькие девушки, которые принесли подносы с яствами. Они грациозно поклонились и поставили блюда на стол. Девушки были совершенно нагими, юными и стройными, они напомнили варвару таких же юных амазонок, томившихся в пещере колдуна, однако смотрели на него совсем не так, как те девчонки, что безжалостно столкнули его вниз, в подземелье. Их взгляды были открытыми и восхищенными. Перехватив один из них, Мэгенн резким движением руки велела девушкам удалиться.
Она вновь наполнила кубки и указала Конану на лакомства. Тот отдал им должное, запивая чудесным напитком. Скоро щеки женщины разрумянились, и она стала нравиться ему еще больше — варвар уже с трудом сдерживал себя. Мэгенн заметила это и залилась, глядя на него, серебристым смехом. Только тогда он понял, что наг, и она все видит. Киммериец потянулся к ней всем телом и почувствовал, как вновь становится сильным и крепким, а руки его снова налились мощью, как всегда. Женщина отпрянула от него, но только на миг, чтобы, изогнувшись в сладостной истоме, сбросить через голову шелковое невесомое одеяние и предстать перед ним во всем блеске зрелой красоты. Варвар обнял ее и бросил на ложе.
Она, расслабившись, приняла его, и вновь сон Конана стал туманным, и он какое-то время ничего не помнил и не ощущал…
— Расскажи мне что-нибудь! — тихо и устало произнесла Мэгенн, прильнув к его широкой груди.
Киммериец почувствовал вдруг неистребимое желание поведать ей о себе — обо всем, что случилось с ним в последнее время, и он рассказывал, поглаживая ее короткие черные волосы, шею и стройную спину. Женщина слушала внимательно, не перебивая, а варвар все говорил и говорил, сам удивляясь своей многословности. Конан рассказал про Тайрада, колдуна Чойбалсара, про план покорения амазонок, про отряд Паины, разбивший лагерь недалеко от храма, и чем больше он говорил, тем больше изумлялся тому, как четко звучит его голос, как явственно он ощущает нежность кожи припавшей к нему женщины…
И вдруг с ужасом и пронзившей все тело болью киммериец понял, что это уже не сон. Сон непонятно когда кончился, и он, зачарованный магией этой гнусной бабы, выдал своих друзей, сторонников Акилы, и его болтливость и глупость могут обойтись им слишком дорого. Он в ярости отшвырнул от себя женщину;
— Сука! Клянусь кишками Нергала, я сейчас оторву тебе голову, мерзкая тварь!
Мэгенн уже стояла на ногах, и в правой руке ее блестел кинжал. Что клинок в руках слабой женщины против такого воина, как Конан? Он метнулся к ней, намереваясь перехватить в запястье тонкую руку и размозжить голову амазонки о стену. Но это был не кинжал. С металлической пластины сорвался огонь, синие искры, как маленькие молнии, ударили в варвара, и он мгновенно застыл, потеряв способность двигаться, а потом рухнул, как сноп соломы, к ногам хохотавшей колдуньи Мэгенн. Теперь ее смех не казался киммерийцу серебристым. Нет! В нем слышался звон меди и стали.
— Что, тупой дикарь, понял, как надо укрощать таких, как ты? Ведь все рассказал, а как поначалу сопротивлялся! Завтра же. Нет, еще сегодня наша армия повяжет твоих сообщников, и ты еще успеешь увидеть их за решеткой рядом с собой. Жалкий предатель! — Она издевательски захохотала.
Киммериец лишь скрипел зубами от злости, но не мог даже пошевельнуться.
«Что же я наделал? Всех предал… У, гадина! — Последнее относилось к колдунье. — Но я еще посчитаюсь с тобой, подлая змея, клянусь Владыкой Могильных Курганов!»
— Заковать его, и в камеру! — бросила Мэгенн вошедшим стражницам.
На варвара вновь надели цепи и, когда он смог идти, вывели из комнаты. Все это время Мэгенн не одевалась и сидела нагая, словно дразня киммерийца роскошным телом, которое он так недавно сжимал в жарких объятиях.
— Кстати, — бросила она на прощание, — а ты совсем неплох, мой мальчик!
Последнее слово звучало злой издевкой, но Конан молча проглотил оскорбление, сжав кулаки в немой бессильной ярости.
«Погоди, подлая тварь, ты свое еще получишь! Лишь бы унести ноги отсюда…»
Однако унести ноги из подземелья было совсем непросто. Варвар обшарил всю камеру, надеясь найти выступающий из стены камень, чтобы попробовать сточить звено цепи, но кладка была очень старой, и плиты рассыпались в песок, едва он начинал водить по ним обручем, сковывавшим руки.
Тогда киммериец попробовал дотянуться до узенького окошка, но встать в полный рост ему никак не удавалось: цепь, затягиваясь на шее, душила его.