Он постарел, конечно, постарел. Его волосы поседели на висках. Но его тело? Оно выглядит таким же сильным и подтянутым, как и всегда. Его костюм хорошо сидит, брюки облегают мощные, мускулистые бедра. А когда он поворачивается, чтобы уйти, его задница, которой я раньше так восхищалась, выглядит все такой же упругой. Он явно следит за собой. Я не могу сдержать нахлынувших эмоций и сексуальной энергии, которые переполняют меня, пока иду за ним к вертолету. Очевидно, Ти считает, что это хорошая идея ― воспользоваться гостеприимством Эла и остановиться в комплексе Донателло.
Я не знаю, что задумал Эл. Мне нужно остаться с ним наедине, умолять, просить не говорить Ти правду. Я не могу так поступить со своим сыном… Но я также знаю Эла, и он ни за что не согласится скрывать это.
Всю дорогу до поместья я чувствую на себе взгляд Эла. Поместье, в котором я бывала много раз, когда была моложе. Я знаю эти стены лучше, чем следовало бы. Или, по крайней мере, знала раньше.
Мы приземляемся, и Эл выходит первым, протягивая мне руку. Мне ничего не остается, как принять его открытую ладонь, когда я выхожу из вертолета. Моя кожа горит от прошибившего ее разряда. Я совершаю ошибку и поднимаю глаза, встречаясь с ним взглядом. Я узнаю смятение и смешанные чувства, с которыми он смотрит на меня.
Он ненавидит меня, как и должен. У него есть на это полное право. Но в его глазах все еще живет любовь… Или это похоть? Он поворачивает голову, пытаясь скрыть свою реакцию. Но я уже увидела. Наши чувства все еще живы. Несмотря на прошедшие годы, наша связь все еще существует.
И что, черт возьми, я должна с этим делать?
― Ти, Холли, это был долгий перелет, я, пожалуй, прилягу ненадолго. ― Я поворачиваюсь и иду в дом. Я знаю, где находятся комнаты для гостей, но иду не туда.
Я прохожу мимо по меньшей мере дюжины охранников, которые ничего не предпринимают, чтобы помешать мне войти в эту спальню. Странно, но я не задаюсь этим вопросом. Его спальня. Спустя тридцать лет я наконец-то вернулась сюда. Или, по крайней мере, раньше это была его спальня. Закрыв за собой дверь, я включаю свет.
И как будто попадаю в капсулу времени. Словно он не был здесь с тех пор. Но здесь чисто, ни пылинки. Он всегда был щепетилен в мелочах. Наверное, именно так он и добился своего нынешнего положения.
Так он остался в живых.
Находясь в этой комнате, я ощущаю странный комфорт. Словно вернулась домой после долгого отсутствия. Именно это и происходит. Я провела так много ночей, пробираясь в эту комнату. Лежала в объятиях Эла на этой самой кровати. Строила планы на будущее, которое мы так и не смогли прожить.
― Прошло тридцать лет с тех пор, как я переступал порог этой комнаты. Ты вернулась всего час назад. И вот я здесь. ― Глубокий голос раздается из-за спины. Я даже не услышала, как открылась дверь.
Повернувшись и положив руки на бедра, я смотрю на него.
― Господи, Эл, ты что, хочешь довести меня до сердечного приступа?
― Для этого у тебя должно быть сердце. А мы с тобой оба знаем, что у тебя его нет.
― Ты ошибаешься. Оно у меня есть. Просто оно чертовски долго было разбито.
Его взгляд пронзает меня насквозь.
― Забавно. Скажи мне, Ло. Как именно было разбито твое сердце?
― Не надо. ― Я поворачиваюсь и иду к окну. Оно огромное, и из него открывается вид на сад.
― Зачем ты пришла сюда, Глория? ― спрашивает он через некоторое время.
― Я устала.
― В этом поместье тридцать спален, и ты знаешь, где они находятся. Ты могла бы выбрать любую. Почему именно эта, Глория?
― Правда, Эл? Я просто хотела прилечь. Я не сплю в самолете. Я слишком устала для этого. Пожалуйста, не могли бы мы отложить этот разговор на несколько часов?
― Конечно, я ждал тридцать лет. Что такое еще несколько часов? Ты в своем уме, Глория? Ты ушла. Ты, блядь, бросила меня. Но это даже не самое большое предательство. Нет, этого было недостаточно, чтобы сломить меня. Ты скрывала от меня моего сына. Тридцать долбаных лет, Глория. Ты позволила другому гребаному мужчине вырастить моего сына. ― Его голос становится все громче и громче с каждым новым обвинением.
― У меня не было выбора, Эл. Что мне оставалось делать? Сказать мужу, что мужчина, от которого я жду ребенка, был тем же, кто вырезал мою семью? Ты убил моего отца и моих братьев, Эл. Что я должна была делать? ― Я сдерживаю слезы. Я не буду плакать.
― Ты должна была, блядь, остаться. Вот что ты должна была сделать. Ты должна была сражаться за нас. Ты должна была остаться, Ло.
― Я не могла остаться. Мой отец хотел, чтобы я вышла замуж за Тео. Он сказал… ― Я закрыла рот.
― Что он сказал, Ло? Что у твоей семьи проблемы? Что они разорены? Что его убьют? Он лгал тебе, Глория, и если бы ты доверяла мне… Если бы ты пришла ко мне, ты бы это знала.
― Нет, он не… Он бы не стал.
― Он устроил твой брак ради денег. Он продал тебя. Как гребаного ценного поросенка. Твой отец хотел, чтобы сделка по слиянию с Валентино состоялась. Твой брак гарантировал, что так и будет.
― Нет, Тео сказал бы мне. ― Не надо было этого говорить.
Эл подходит ко мне, его рука обхватывает мое горло и прижимает меня к стене.
― НЕ СМЕЙ. ПРОИЗНОСИТЬ. ЕГО. ГРЕБАНОЕ. ИМЯ. В. МОЕМ. ДОМЕ, ― цедит он сквозь стиснутые зубы.
― Эл… ― Что мне сказать? Как мне все это переварить? Я не могу поверить, что мой отец и братья могли так поступить со мной. Последние несколько десятилетий я избегала всего, что связано с Элом Донателло, а теперь, когда он прижал меня к стене, все, о чем я могу думать, ― это о том, чтобы еще больше сократить разрыв между нами.