Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза [litres]

Конец советского режима привел к значительному сдвигу парадигмы. На руинах советского колосса вырастали новые национальные государства, и в связи с этим появились новые работы, содержавшие тезис, который был в то время спорным и оригинальным, – что советский режим сознательно «создавал» территориальные нации. Согласно одной из этих работ, большевики проводили политику «компенсаторного нациестроительства», активно «создавая» многие из этих национальностей (например, узбеков и белорусов), которые затем провозгласили независимость на фоне экономического и политического коллапса СССР[5]. Тем временем, пока западные ученые писали о неожиданно «прогрессивном» характере советской национальной политики, политические лидеры и ученые в постсоветских национальных государствах заговорили на языке деколонизации, приветствуя гибель коммунистической империи, насильственно подчинившей нерусских воле Москвы[6]. Создавая постколониальный нарратив, эти лидеры и ученые опирались на западные работы, написанные в разгар холодной войны и характеризовавшие Советский Союз как колониальную империю и «разрушителя наций»[7].

ИМПЕРИЯ, НАЦИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Следуя течениям научной мысли, имевшим место после 1991 года, историки оживленно дискутировали, был ли СССР империей, государством-«нациестроителем» нового типа или некой комбинацией того и другого. Некоторые ученые подходили к этому вопросу компаративно, очерчивая типологию «наций» и «империй» и затем рассуждая, под какую категорию подпадал Советский Союз[8]. Другие изучали теоретическую литературу о нациестроительстве, национализме и колониализме, заимствуя из иных исторических контекстов модели и ключевые фразы для описания советской политики и практики, и выдвигали тезисы о советском случае большей частью на основе аналогий[9]. И наконец, третьи искали корни советского подхода к «национальному вопросу» в широком контексте «европейского модерна»[10]. Все эти авторы рассматривают СССР в более общем международном контексте, воздерживаются от заявлений об исключительности советского опыта и (справедливо) трактуют советский подход к национальному вопросу как ключевой для нарратива о большевистской революции. Но когда дело доходит до обсуждения уникальной формы Советского государства и сущности советского режима, все перечисленные подходы в конечном счете оказываются более описательными, чем объяснительными.

В этой книге я применяю иной подход. Я принимаю как данность, что Советский Союз во многом сильно напоминал другие модернизирующиеся империи и что его составные части – национальные республики, области и округа – в чем-то походили на национальные государства, но стремлюсь объяснить именно то, как и почему сложилась такая ситуация. Говоря конкретнее, я изучаю то, как европейские идеи «нации» и «империи» пришли в Россию и затем трансформировались в советском контексте с его марксистским восприятием исторического развития. Утверждая, что Советский Союз оформился через процесс выборочного заимствования, я прослеживаю цепочки передачи идей и практик с Запада в СССР, попытки советских лидеров, экспертов и местных элит переопределить эти идеи и практики в рамках своих специфических, иногда конкурирующих повесток и рассматриваю «активацию» этих идей и практик «на земле» среди различных групп населения.

Эта книга посвящена формированию Советского Союза. Она рассказывает и об официальном провозглашении СССР в 1922 году, и о гораздо более длительном и интенсивном процессе трансформации территорий и народов в границах этой страны[11]. В частности, я стремлюсь понять, каким образом большевики изменяли индивидуальные и групповые идентичности населения бывшей Российской империи. Я избегаю взгляда на СССР как на «тюрьму народов» и трактую «советизацию» всех (и русского, и нерусских) народов внутри советских границ как процесс, предполагающий взаимодействие и соучастие. Большевики хотели не только установить контроль над народами бывшей Российской империи – они стремились включить эти народы в революционный процесс и обеспечить их активное участие в великом социалистическом эксперименте. Опираясь лишь на силу и принуждение, большевики не могли бы достичь столь амбициозной цели. Они заключали альянсы с бывшими имперскими экспертами, обеспечивали лояльность местных элит и выстраивали административные и социальные структуры, поощрявшие массовое участие или требовавшие его.

5

Slezkine Yu. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53. No. 2. P. 414–452. См. также: Suny R. G. The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, 1993; Brubaker R. Nationalism Reframed: Nationhood and the National Question in the New Europe. Cambridge, 1996; Fowkes B. The Disintegration of the Soviet Union: A Study in the Rise and Triumph of Nationalism. New York, 1997; Smith J. The Bolsheviks and the National Question, 1917–23. Houndmill, UK, 1999; Simon G. Nationalism and Policy toward the Nationalities in the Soviet Union: From Totalitarian Dictatorship to Post-Stalinist Society / Transl. by K. and O. Forster. Boulder, 1991. Работа Симона впервые вышла на немецком языке в 1986 году, до коллапса СССР. Некоторые авторы, например Суни, объясняли коллапс СССР национальным вопросом. Другие не утверждали существования такой причинно-следственной связи. На большинстве этих работ сказалось влияние книг 1980–1990‐х годов, в которых обсуждалось «конструирование» современных наций: Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca, 1983 [русский перевод: Геллнер Э. Нации и национализм / Пер. Т. В. Бердиковой, М. К. Тюнькиной; ред. и послесл. И. И. Крупника. М.: Прогресс, 1991. – Прим. пер.]; Hobsbawm E. J. Nations and Nationalism since 1780: Programme, Myth, Reality. Cambridge, 1990 [русский перевод: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года / Пер. А. А. Васильева. СПб.: Алетейя, 1998. – Прим. пер.]; Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Rev. ed. London, 1991 [русский перевод: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма / Пер. В. Г. Николаева; ред. и вступ. ст. С. П. Баньковской. М.: Кучково поле, 2016. – Прим. пер.]. Авторы этих работ писали с марксистской точки зрения (или, как Геллнер, держа в уме советский образец). Подобно Марксу и большевикам, они воспринимали «нацию» как продукт эпохи капитализма, развившийся в связи с индустриализацией, распространением печатной культуры и т. д.

6

См., например: Velychenko S. The Issue of Russian Colonialism in Ukrainian Thought: Dependency Identity and Development // Ab Imperio. 2002. No. 1. P. 323–367. Величенко пишет, что в 1991 году «восемь из тринадцати политических партий Украины в своих программах называли свою страну эксплуатируемой». Он также обсуждает украинский учебник 1995 года, в котором «Советская Украина отдельно описывалась как колония, а ее партийная организация – как колониальная администрация, служащая интересам „оккупационного режима“». См. также: Масов Р. М. История топорного разделения. Душанбе, 1991; Он же. Таджики: история с грифом «совершенно секретно». Душанбе, 1995.

7

В частности, они опирались на работы британских ученых, писавших в то время, когда Британская империя сама испытывала болезненный процесс деколонизации. Примеры этих британских работ: Conquest R. The Last Empire. London, 1962; Caroe O. Soviet Empire: The Turks of Central Asia and Stalinism. London, 1953; Kolarz W. Communism and Colonialism. London, 1964. Конквест вновь выдвинул и расширил свои тезисы в книге: Conquest R. Stalin: Breaker of Nations. London, 1991.

8

См., например: Motyl A. J. Thinking About Empire // Barkey K., von Hagen M. (eds.). After Empire: Multiethnic Societies and Nation-Building. Boulder, 1997. P. 19–29; Dawisha K., Parrot B. (eds.). The End of Empire? The Transformation of the USSR in Comparative Perspective. Armonk, NY, 1997. Советский Союз сравнивается с другими империями, но без этой типологизации, в работе: Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, 2000.

9

О применимости термина «положительное действие» («положительная деятельность»), или «affirmative action», в советском контексте см.: Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, 2001 [русский перевод: Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923–1939. М.: РОССПЭН, 2011. – Прим. пер.]. Пола Майклс в своей работе о медицинской пропаганде в Советском Казахстане опирается на литературу о британском империализме и медицине, но не объясняет сходства между советской и британской ситуациями. См.: Michaels P. A. Medical Propaganda and the Cultural Revolution in Soviet Kazakhstan, 1928–41 // The Russian Review. 2000. Vol. 59. No. 2. P. 159–178.

10

См., например: Hoffman D. L. European Modernity and Soviet Socialism // Hoffman D. L., Kotsonis Y. (eds.). Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices. New York, 2000. P. 245–260. Хоффман опирается на идеи Зигмунта Баумана. См.: Bauman Z. Modernity and the Holocaust. Ithaca, 1989.

11

Об официальном провозглашении СССР в 1922 году см.: Pipes R. The Formation of the Soviet Union; Smith J. The Bolsheviks and the National Question; Carr E. H. The Bolshevik Revolution, 1917–1923. New York, 1950. Vol. 1. О попытках советской власти преобразовать нерусские регионы см.: Northrop D. Veiled Empire: Gender and Power in Stalinist Central Asia. Ithaca, 2004; Edgar A. L. Tribal Nation: The Making of Soviet Turkmenistan. Princeton, 2004.