Бен заставил себя сдвинуться с места. Он вскочил на ноги, опрокинув при этом стул, и бросился вокруг стола. Кенди кричал не переставая. Бен схватил его за плечи.
– Кенди! – позвал он, стараясь перекричать всеобщий шум. – Кенди, что с тобой?
Но Кенди, казалось, его совсем не слышал. Бен метался из стороны в сторону, не зная, что предпринять. Те посетители ресторана, которых не задела вспышка непонятного безумия, находились в таком же замешательстве. Как и Бен, некоторые из них пытались оказать помощь. Некоторые просто сидели, глядя вокруг в изумленном оцепенении. Кое-кто бросился к выходу.
Какая-то женщина вскочила на ноги и кинулась к стеклянным дверям, выходившим на ресторанный балкон. На груди у нее висел золотой медальон. Стеклянные двери были закрыты, но женщину это не остановило. Продолжая кричать, она разбила стекло и, вся в крови, перелезла через край и упала вниз. Ее крики затихли далеко внизу.
Бен хлопал Кенди по щекам и громко звал его по имени, но Кенди не реагировал. Какой-то молодой человек схватил столовый нож. Он резанул себе по запястьям, и кровь хлынула на стол. Официант выхватил нож у него из рук. Крики и стоны болью отдавались во всем существе Бена.
И вдруг и сам Бен ощутил нечто… Легкий, едва заметный щелчок в сознании. Внезапно он почувствовал безграничное одиночество, горькое, болезненное, ужасающее одиночество. Ему показалось, что людей вокруг не существует. Усталость навалилась на него тяжелым черным одеялом. Огромные усилия требовались даже для того, чтобы просто стоять рядом с Кенди. Прошло какое-то время, и он вдруг заметил, что крики прекратились. Официант выронил окровавленный столовый нож. Наступившая тишина оглушала, но Бену было уже все равно. Кенди положил голову на стол. Он плакал, как ребенок. Подобным образом вели себя все остальные Немые. He-Немые сидели или стояли поодаль, вид у них был усталый и безразличный. Алая кровь ровной струйкой стекала со стола молодого человека. Бен попытался встряхнуться. Так не должно быть. Надо что-то делать.
Взяв со стола салфетку, он пошел к столу молодого человека, истекающего кровью. Со всей аккуратностью, на какую был способен, он перевязал ему вялые, безжизненные запястья. Каждое движение давалось Бену с большим трудом. Ему казалось, что одежда на нем сделана из железа. Потом он вернулся к Кенди, который все так же тихо плакал.
– Пошли, – сказал ему Бен. – Нам пора.
Он помог Кенди подняться и вывел его из ресторана. В свежем воздухе стелился плотный туман. Скоро наступит лето, придут теплые дожди, температура поднимется. Пока же на улице было прохладно и сыро. Сквозь туман звуки слышались приглушенно, искажалось расстояние. До слуха Бена доносились рыдания. Вдруг раздался резкий вскрик – и сразу же оборвался. Мимо проплыла пустая гондола. Чувство одиночества опять охватило Бена с такой силой, что слезы навернулись ему на глаза. Кенди, казалось, был невозможно далек от него, хотя на самом деле вот он, совсем рядом.
Бен заставлял себя идти. Монастырь своим видом напоминал линию фронта после бомбардировки. Повсюду плакали люди, другие стояли в шоке и смотрели в пространство перед собой. Кое-кто пытался помочь страдальцам, но у них самих явно не хватало на это сил и энергии. На пути Бену и Кенди попалось мертвое тело. Мальчик завязал веревку на шее и спрыгнул с ветки дерева. Труп мерно покачивался, ветка скрипела.
Прилагая огромные усилия, Бен сумел все-таки довести Кенди до своего дома и помог подняться по ступенькам крыльца. Потом уложил Кенди на кушетку. И в полном изнеможении опустился рядом с ним. В доме царил беспорядок – везде валялись одежда, диски, детали компьютеров. Но в комнате хотя бы было тепло. Бену хотелось, чтобы это тепло впиталось в его тело. Он чувствовал глубокую отрешенность от всего, почти безразличие. Он перевязал раны молодому человеку в ресторане и отвел Кенди домой, повинуясь исключительно рефлексам. За его действиями не стояло никаких эмоций. Наконец Бен повернулся к Кенди.
– Кенди, что произошло? – спросил он. Чтобы получить ответ, ему пришлось потрясти Кенди за плечо.
– Я больше не чувствую Мечту, – хриплым голосом произнес Кенди. – Я вообще ничего не чувствую. Бен, это ужасно. Я не…
Раздался громкий стук в дверь. Кенди замолчал. Стук повторился. Бен посидел еще немного, потом собрался с силами и подошел к двери. На пороге стояла Харен. Чадра все так же прикрывала нижнюю часть ее лица.
– Ты все видел? – спросила она без всякого вступления.
Бен кивнул.
– Кенди очень плох. Некоторые покончили с собой. Не знаю даже, что и думать.
– А когда ты видел самоубийц, это ведь не слишком тебя встревожило? – спросила Харен.
– Нет, не слишком, – ответил Бен машинально, и только потом осознал, что именно он говорит. А ведь и правда… Мальчишке, который повесился на дереве, было от силы лет десять-одиннадцать. От этого зрелища Бен должен был бы лишиться сна, заболеть… но у него просто не было сил, чтобы воспринять увиденное со всей положенной остротой.
– Точно, – Харен будто подтверждала его мысли. – До других людей особого дела нет.
– Но почему так? Что происходит?
– Дай я сначала войду.
Она проскользнула внутрь. А Бену даже не пришло в голову предложить ей войти. В гостиной она увидела Кенди, который все так же лежал на кушетке.
– Впервые в жизни, – сказала она, – я рада, что не Немая.
– Харен, что происходит? – спросил Бен. – Ты знаешь?
Харен пожала плечами.
– У меня есть одно предположение. Должно быть, тьма, о которой все так много говорят, поглотила Беллерофон.
Бен тяжело опустился на свою тренировочную скамью.
– Ты уверена?
– Такое объяснение кажется мне наиболее логичным. Я уже насмотрелась на Немых, охваченных такой же апатией, как и Кенди. Они пережили ужасное потрясение.
– Кенди говорит, он больше не чувствует Мечту, – сказал Бен.
Харен кивнула.
– Совершенно верно. Он в одно мгновение оглох и ослеп. He-Немые тоже подверглись определенному шоку, ведь Мечта состоит из наших сознаний, но у нас ниже чувствительность. Поэтому мы еще можем шевелиться и что-то делать, хотя и с трудом.
– По тебе не скажешь, что ты пережила потрясение. – Бену приходилось выдавливать из себя каждое слово, а собственное тело казалось ему таким же громоздким и неподъемным, как тяжеловесный тренажер у него за спиной. Кенди лежал, бессмысленно уставившись в пространство.
– Я уже давно научилась справляться с глубочайшей депрессией, – тихо произнесла Харен.
В голове у Бена зашевелился какой-то вопрос. Он попытался сконцентрироваться на этой мысли, и усилие далось ему с огромными муками. Наконец, очень медленно, как пузырек воздуха в зыбучих песках, вопрос выплыл на поверхность его сознания.
– А как же мама? – спросил он.
ГЛАВА 24
ДНЕВНИК СЕДЖАЛА
24 день 11 месяца 987 года общего летоисчисления
Нам не составило большого труда попасть на Ржу. Мы успешно миновали около полудюжины контрольных пунктов, военные из Единства трижды поднимались к нам на борт. И каждый раз Суфур швырял деньги направо и налево, а мы с Чипком сидели в моей комнате. Стоило лишь кому-то из досматривающих открыть к нам дверь, как я мысленно его толкал и прогонял прочь. С каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Я как бы прикасаюсь к их чувствам и делаю так, что они вовсе не хотят нас увидеть. И они не видят. Так вот. Когда мы добрались до самой планеты, Фен связался кое с кем и выяснил, что мой портрет больше не фигурирует среди тех, кто «разыскивается властями». Мы решили, что или в Единстве еще не знают, что я покинул Конфедерацию, или же они считают, что я не способен совершить такую глупость, как вернуться сюда. По крайней мере, все это нам только на руку.
Мы совершили посадку в космическом порту. А физиономия Фена, тем не менее, все еще значится у них в черном списке, и пусть даже солдаты о нем в жизни не слышали, ему все равно пришлось остаться на борту вместе с Чипком. Суфур позвонил кому-то, договорился о транспорте, и мы отправились в город.