Я стояла за углом, когда его вырвало, и он прислонился к стене, пытаясь отдышаться.
Однако он не увидел меня, даже когда я постоянно оставляла ему свои драгоценные персиковые леденцы, чтобы он мог прогнать горький привкус рвоты.
Но после сегодняшнего все будет по-другому. Я позабочусь о том, чтобы выйти из тени невидимости, в которой жила последние десять лет.
Я почти не обращаю внимания на то, о чем говорят Хлоя и другие. В основном они обсуждают парней, показ мод и последние сплетни.
Тщеславность, тщеславность и еще раз тщеславность.
Но мне повезло и мне выпала честь стать частью этой жизни, так что я не имею права жаловаться. Кроме того, какой в этом смысл?
Разве не к такой роскоши стремятся другие?
— У тебя такое красивое платье, Николь. Это Диор? — спрашивает Ханна.
Я приостанавливаю свое навязчивое наблюдение за входом и снова сосредотачиваюсь на разговоре.
Мое платье светло-персикового оттенка с тонкими золотыми лямками. Оно достаточно короткое, показывая верхнюю часть моего бедра, но недостаточно узкое, чтобы я выглядела дешевкой. Бретельки выполнены из элегантного золота, а вырез достаточно глубокий, демонстрируя намек на декольте.
Это платье: «ты можешь смотреть, но не можешь прикасаться».
Мои волосы распущены и спадают прямо на ямочку на спине. На мне мои счастливые каблуки персикового цвета, позволяющие мне быть выше всех здешних девушек.
Весь этот образ заставляет меня чувствовать себя элегантной и сильной, но, самое главное, красивой. Как будто я могу выигрывать битвы и покорять горы.
Или, скорее, покорить конкретную гору, поверхность которой я даже не могла поцарапать в течение многих лет.
Вот как работает одержимость.
Сначала вам просто хочется одного взгляда, прикосновения, слова, но потом жадность берет верх, и вы не можете насытиться.
Я не могу насытиться.
— Это Диор, — отвечаю я Ханне с улыбкой. — Дядя Генри купил мне.
— Тебе так повезло, что твой отец охотно поддерживает твой образ жизни.
Хлоя, которая прямо рядом со мной, издает раздраженный звук. Я знаю ее с тех пор, как нам исполнилось восемь, и мы стали чем-то вроде подружек.
В основном потому, что другие были слишком запуганы мной, чтобы когда-либо пытаться подружиться.
Она брюнетка, и у нее карие глаза лани, которые заставляют ее казаться доброй и умиротворенной, хотя на самом деле она та, кто метафорически одолжил мне «руководство по тому, как быть сукой».
— Он не ее отец, а ее отчим. Разве ты не расслышала, как она назвала его дядей Генри? Не отставай, Ханна, — говорит Хлоя с пластиковой улыбкой, и я перестаю морщиться.
Да, дядя Генри не папа, но в какой-то момент я хотела, чтобы он стал отцом. Однако я с самого начала знала, что это невозможно. Несмотря на слова мамы, он всегда заботился об Астрид только как о своей настоящей дочери.
Возможно, он не покупает ей вещи, потому что они ей не нужны, и относится к ней строже, чем ко мне, но он следит за тем, чтобы она спала каждую ночь.
Словно отвечая на мои мысли, Хлоя указывает подбородком на вход.
— Настоящая дочь бездельница без всякой грации.
Вся группа разражается смешками, кроме меня. Мое внимание скользит ко входу, и, конечно же, Астрид входит внутрь со своей обычной отчужденностью.
На ней шорты и чулки в сеточку, а в светло-каштановых волосах несколько безвкусных заколок в виде звездочек. Астрид невысокая, намного ниже меня, но она никогда не носит каблуки, платья или что-то еще, что подчеркивало бы ее естественную красоту.
И все же Дэниел обнимает ее за плечи и громко смеется над тем, что она сказала.
Я впадаю в транс — мои веки медленно опускаются, а сердце начинает войну в груди, а затем падает в трепещущий живот.
Это хаос эмоций, которые нарастают с каждой секундой, как перевозбуждение.
Перелив.
Передозировка.
Дэниел всегда был красив, но сейчас его красота гораздо более сурова. Он красив не в повседневном смысле, а как человек, которому суждено стать актером, моделью или зарабатывать на жизнь продажей своей внешности.
За эти годы он стал высоким и мускулистым. Не в обычном смысле, а как худощавый принц из сказки. Синий бомбер Элиты дополняет его фигуру и облегает широкие плечи, как вторая кожа.
Его волосы потемнели, но все еще видны эти светлые прядки, похожие на естественный оттенок латте и солнечные лучи.
То же самое солнце, которое ярче сияет в его наполненных звездами глазах. Теперь они острее, утратив все мальчишество, которое когда-то делало его озорным.