— Да. Конечно, вы знаете, что это сексуальное домогательство.
Дэниел опускает голову, чтобы говорить мне на ухо шепотом.
— Ты, как никто другая, не должна говорить о сексуальных домогательствах, когда подсыпала мне в напиток наркотик для изнасилования на свидании.
Я замираю, холодный пот стекает по спине и по лбу.
Это первый раз, когда он выказывает намек на то, что узнает меня. Со вчерашнего дня я начала сомневаться в себе и думать, что, возможно, он действительно вычеркнул меня из своей жизни.
Я подумала, что, может, я снова стала невидимой и что я существую только как боксерская груша, на которой он мог бы выместить свое придурковатое отношение.
Но нет.
Он помнит.
Понятия не имею, почему это наполняет меня в равной степени страхом и облегчением.
Но сейчас это не имеет значения, потому что его слова отзываются во мне эхом, как голодный зверь.
— Это то, что ты думаешь? Что я подсыпала тебе в напиток наркотик для изнасилования на свидании?
— Это факт, а не просто мысль. Той ночью ты подсыпала наркотик в напиток, и я случайно его выпил, но ты меня не остановила.
— Ты не дал мне шанса. Кроме того, это был экстази, цель которого заставить кого-то почувствовать себя хорошо. Это не наркотик для изнасилования, и я сама его принимала.
Я понятия не имею, зачем я ему это объясняю. Я не должна. Обычно я этого не делаю, потому что это бесполезно. Дэниел принимает все слова как факт, кроме моего.
Я понимаю, он назвал меня лгуньей, манипулятором и предательницей, когда мы были детьми, но мне не менее больно знать, что все, что я должна сказать, не имеет для него никакой ценности.
Он крепче сжимает мой локоть, пока это не становится болезненным.
— Почему?
— Почему что?
— Почему ты приняла наркотик? Для того, чтобы вы с Кристофером могли хорошо провести время? Я случайно разрушил твой гребаный план, Николь?
Меня охватывает дрожь во всем теле, отчасти из-за того, как он произнес мое имя, хотя до сих пор это была всего лишь безличная мисс Адлер. Но в основном это связано с тем, что я переживаю шоковую реакцию.
Я узнаю это, даже несмотря на то, что оно кипит в темных уголках, которые я годами прятала от всех.
Так почему одна инсинуация Дэниела, одно предложение, и чувство бьется о поверхность, пытаясь вскрыть ее когтями?
Волосы на затылке встают дыбом, а дыхание учащается, двигаясь синхронно с трепетом в животе.
Все, что я чувствую, это запах травки, сильный и мощный, и он смешан с сигаретами и запахом мускуса.
Меня сейчас вырвет.
Дерьмо. Дерьмо.
— Отпусти меня, — шепчу я.
— Я задел тебя за живое?
— Пожалуйста. — я смотрю на него в то же время, когда слеза скользит по щеке. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, и меня это устраивает. Меня устраивает то, как ты обращаешься со мной, будто я камень в твоем ботинке. Я не против называть тебя «сэр» и растоптать остатки своего достоинства, чтобы быть твоей помощницей, но я прошу тебя, перестань прикасаться ко мне.
Любой порядочный человек сделал бы это. Любой нормальный человек, по крайней мере, остановился бы при виде слез, которые появились из ниоткуда, несмотря на мои попытки никогда их не показывать.
Однако Дэниел не порядочный. Далеко не так.
Он не только крепче сжимает мой локоть, но и тянется рукой к моему лицу.
Я дезориентирована к тому времени, когда его большой палец устраняет влагу у меня под глазом. Затем он вытирает слёзы, свой большой палец и мои слезы, о свой указательный палец. Но не этот жест заставляет меня остановиться. А очарование в его взгляде, то, как он выглядит как исследователь, который только что сделал открытие.
Так редко можно увидеть Дэниела очарованным чем-либо. Он всегда относился к жизни либо как к игре, либо как к рутинной работе — никогда не было предмете, которым можно было бы увлечься. Никогда не было чего-то, чем можно было бы увлечься.
Но сейчас он такой, когда сминает мои слезы между пальцами с осторожностью и садизмом.
— Значит, ты действительно плачешь.
Прежде чем я успеваю отреагировать на его слова, он хватает меня за затылок, подушечки его пальцев смыкаются по бокам. Это похоже на удушающий захват, и это так знакомо, что я не могу набрать воздуха в легкие.
Удерживая меня неподвижной, он наклоняется так, что его лицо находится всего в нескольких сантиметрах от моего.
Его глаза кажутся бездонным океаном в разгар ночного шторма.
Темные.
Опасные.
Смертоносные.
— Почему, черт возьми, ты думаешь, что можешь плакать? Ты чувствуешь обиду? Стала жертвой? Или, может, тебе все еще нужны жертвы на твоем стервозном алтаре ради старых времен. В любом случае, знай, Николь, я лично превращу твою жизнь в чертов ад. Я разрушу все, что ты построишь, и разрушу любые цели, к которым ты стремишься. Я раскромсаю тебя на куски и позабочусь о том, чтобы у тебя не было возможности собрать их или починить. Я заставлю тебя пожалеть, чтобы ты, блядь, никогда не появлялась передо мной. — он рывком отпускает меня. — А теперь убирайся с моих гребаных глаз. Не хочу видеть твое лицо без крайней необходимости.