Мои глаза защипало, но я не могла позволить слезам вырваться наружу. Я не позволяла Дэниелу видеть, как я плачу, когда он причинил мне боль раньше, и это не изменится.
— Ты чертов идиот.
— А ты сука.
Так он начал называть меня после этого. Сукой.
Все стало еще хуже, когда моя сводная сестра Астрид переехала жить к нам после смерти ее матери, когда нам было пятнадцать.
Дядя Генри сказал мне взять ее с собой на
вечеринку по случаю дня рождения Хлои, чтобы она завела новых друзей.
И угадайте, кто стал ее единственным другом?
Дэниел.
Они вместе упали в бассейн, а потом, смеясь, исчезли там, где я не могла их найти.
С тех пор они стали неразлучны.
С тех пор я была вынуждена видеть, как он приходит в наш дом, заставляет меня чувствовать себя невидимой и заботиться только об Астрид.
Иногда мне казалось, что он меня не видит. И он делает это только тогда, когда я плохо отношусь к Астрид.
Мама не любит ее, потому что она из среднего класса и не из нашего социального положения. Поначалу она мне была безразлична, но ей просто нужно было сблизиться с Дэниелом.
Ей пришлось подружиться с ним за один гребаный день, в то время как я безнадежно пыталась в течение семи лет.
Однажды я спрятала ее альбом для рисования просто потому, что хотела, чтобы она переживала. Но именно Дэниел разозлился на меня, набросился и сказал:
— Неужели твоя жизнь настолько скучна, что ты находишь удовольствие в том, чтобы превращать жизнь других людей в ад? Почему ты должна быть сукой?
Потому что он видит меня только тогда, когда я веду себя, как сука.
Это не значит, что я причиняю кому-то физическую боль. Я просто устала быть хорошей, устала чувствовать себя счастливицей и привилегированной.
Дэниел ни разу не увидел меня за все те годы, что я была хорошей. Черт, он ненавидел меня за это, так что, возможно, это не ответ.
Может, все, что мне нужно, это стать такой плохой, чтобы он смотрел только на меня.
Даже если это с неодобрением и пристальными взглядами. Таким образом, он, по крайней мере, смотрит на меня.
Так что я продолжала грубить Астрид, особенно когда он находился рядом. Я продолжала быть занозой в ее боку и делала ее жизнь такой же несчастной, как и моя.
Я ненавидела ее и ревновала к ней. Я завидовала ее беззаботной энергии и тому, как ей было наплевать на роскошную жизнь, в которую ее втянули.
Я завидовала ей за то, что она заставляла Дэниела улыбаться и показать ямочки на щеках.
Он никогда не направлял эту улыбку на меня.
Никогда.
Я могла наблюдать за этим только издалека. До сих пор.
Я должна положить конец этим злополучным отношениям. Должна помешать Дэниелу неправильно понимать меня.
Что он смотрит куда угодно, только не на меня.
Что сделал меня невидимой.
Сегодня мы на вечеринке, отмечаем победу футбольной команды.
Капитан команды Леви Кинг устраивает вечеринку в особняке своего мега-богатого дяди.
Всем из школы пришлось ехать несколько часов, чтобы добраться до места назначения. Автостоянка заполнена всеми видами роскошных немецких автомобилей, которые родители покупают для своих детей.
В конце концов, каждый, кто учится в Королевской Элитной Школе, является элитой из элиты. Это школа, которую заканчивают премьер-министры и члены парламента.
Папа и дядя Генри тоже там учились.
Как и отец Дэниела, Бенедикт Стерлинг. Он происходит из аристократов и является генеральным директором компании, занимающейся компьютерной разработкой.
Дэниел и его старший брат Зак являются единственными наследниками многомиллиардного состояния и множества объектов недвижимости, которые простираются за пределы границ.
Зак уже учится, чтобы занять пост после того, как его отец уйдет на пенсию, и ожидается, что Дэниел пойдет по их стопам. Или это то, что я собрала — я имею в виду, подслушала — пока мама общалась с тетей Норой, матерью Дэниела.
Я часто так делаю, шпионю, остаюсь поблизости, просто чтобы услышать крохи о его жизни.
Так я узнала, что он придирчив в еде, и ест только в определённых местах. Но не думаю, что тетя Нора знает истинную причину, по которой ее сын так относится к еде.
Я знаю.
Потому что я последовала за ним в тот день, когда его вкус в еде изменился навсегда.
Я стояла за углом, когда его вырвало, и он прислонился к стене, пытаясь отдышаться.
Однако он не увидел меня, даже когда я постоянно оставляла ему свои драгоценные персиковые леденцы, чтобы он мог прогнать горький привкус рвоты.
Но после сегодняшнего все будет по-другому. Я позабочусь о том, чтобы выйти из тени невидимости, в которой жила последние десять лет.
Я почти не обращаю внимания на то, о чем говорят Хлоя и другие. В основном они обсуждают парней, показ мод и последние сплетни.
Тщеславность, тщеславность и еще раз тщеславность.
Но мне повезло и мне выпала честь стать частью этой жизни, так что я не имею права жаловаться. Кроме того, какой в этом смысл?
Разве не к такой роскоши стремятся другие?
— У тебя такое красивое платье, Николь. Это Диор? — спрашивает Ханна.
Я приостанавливаю свое навязчивое наблюдение за входом и снова сосредотачиваюсь на разговоре.
Мое платье светло-персикового оттенка с тонкими золотыми лямками. Оно достаточно короткое, показывая верхнюю часть моего бедра, но недостаточно узкое, чтобы я выглядела дешевкой. Бретельки выполнены из элегантного золота, а вырез достаточно глубокий, демонстрируя намек на декольте.
Это платье: «ты можешь смотреть, но не можешь прикасаться».
Мои волосы распущены и спадают прямо на ямочку на спине. На мне мои счастливые каблуки персикового цвета, позволяющие мне быть выше всех здешних девушек.
Весь этот образ заставляет меня чувствовать себя элегантной и сильной, но, самое главное, красивой. Как будто я могу выигрывать битвы и покорять горы.
Или, скорее, покорить конкретную гору, поверхность которой я даже не могла поцарапать в течение многих лет.
Вот как работает одержимость.
Сначала вам просто хочется одного взгляда, прикосновения, слова, но потом жадность берет верх, и вы не можете насытиться.
Я не могу насытиться.
— Это Диор, — отвечаю я Ханне с улыбкой. — Дядя Генри купил мне.
— Тебе так повезло, что твой отец охотно поддерживает твой образ жизни.
Хлоя, которая прямо рядом со мной, издает раздраженный звук. Я знаю ее с тех пор, как нам исполнилось восемь, и мы стали чем-то вроде подружек.
В основном потому, что другие были слишком запуганы мной, чтобы когда-либо пытаться подружиться.
Она брюнетка, и у нее карие глаза лани, которые заставляют ее казаться доброй и умиротворенной, хотя на самом деле она та, кто метафорически одолжил мне «руководство по тому, как быть сукой».
— Он не ее отец, а ее отчим. Разве ты не расслышала, как она назвала его дядей Генри? Не отставай, Ханна, — говорит Хлоя с пластиковой улыбкой, и я перестаю морщиться.
Да, дядя Генри не папа, но в какой-то момент я хотела, чтобы он стал отцом. Однако я с самого начала знала, что это невозможно. Несмотря на слова мамы, он всегда заботился об Астрид только как о своей настоящей дочери.
Возможно, он не покупает ей вещи, потому что они ей не нужны, и относится к ней строже, чем ко мне, но он следит за тем, чтобы она спала каждую ночь.
Словно отвечая на мои мысли, Хлоя указывает подбородком на вход.
— Настоящая дочь бездельница без всякой грации.