Я совершенно и абсолютно не в своей тарелке.
— Ты делала минет? — его глаза потемнели, превратившись в лужи глубокого синего цвета. Затем он с неожиданной суровостью проводит пальцем под моей нижней губой. — Разве эти ядовитые губки раньше не открывались для члена? Становились ли они опухшими и красными, как тогда, когда ты ела эти смертоносные персики, потому что они тебе нравились? Сосала ли ты и глубоко глотала вялый член этими же губами, а?
Я не могу нормально вдыхать воздух. Его слова украли мой кислород, рассудок и все, что между ними.
Как он может звучать так чертовски сексуально, говоря такие грязные слова? При других обстоятельствах я бы сказала: «Фу, мерзость», но сейчас я даже не могу говорить. И мерзость это последнее чувство внутри меня.
Он воспринимает мое молчание как вызов. Или, может, как согласие, потому что его прикосновения становятся более исследовательскими, даже грубыми.
— Ты не вспомнишь ни о каком другом члене, когда я закончу с тобой.
Он отпускает меня, и прежде, чем я успеваю пропустить контакт, он стягивает футболку через голову, затем джинсы и трусы-боксеры.
Ни один скульптор не смог бы слепить такое совершенное тело, как у Дэниела. У него подтянутый живот, который сгибается при его движениях.
Модель насквозь.
Неудивительно, что скауты постоянно просили его мать подписать контракт с их агентствами.
Неудивительно, что девушки падали перед ним на колени без всяких усилий с его стороны.
Неудивительно, что я не могла от него отлипнуть.
Я бы хотела, чтобы это было только из-за его внешности греческого бога или очаровательных черт. Хотела бы я видеть только его внешность и решить, что это все, что мне нужно.
Лучше бы я не копалась в нем так глубоко, и не узнала ничего такого, о чем не должна была знать.
Но я узнала.
И теперь я слишком безнадежна. Слишком вовлечена.
Слишком... одержима.
Всем, что связано с ним — от трепета его ресниц до сгибания сухожилий на его мускулистых голенях. Всем.
Я бы хотела, чтобы он тоже увидел что-то во мне — хоть что-то.
Но если единственное, что он видит сейчас, это мое тело, то пусть будет так.
Однажды это будет больше.
... Так ведь?
Дэниел переворачивает меня на бок, а затем ложится напротив меня. Его член упирается мне в лицо, а его горячее дыхание в сантиметрах от моей киски.
— Это поза шестьдесят девять, Мисс Скромница. Я буду пожирать твою маленькую киску, пока не заставлю тебя кричать, а ты откроешь эти губки и будешь сосать мой член, как ты делаешь это с леденцами, когда никто не смотрит.
Мои глаза расширяются.
Как, черт возьми, он это видел, если я делаю это только втайне?
Я не успеваю подумать об этом, как он двигает своими бедра так, что его пенис оказывается у моих губ. Член, укоряю я себя. Это называется член, Николь.
Я медленно размыкаю губы, и он входит в меня на всю длину. Мой рот заполняется им, а я все еще не могу полностью все понять.
— Теперь соси и делай это хорошо.
Я слышу вызов в его голосе громко и четко, и поднимаюсь навстречу ему, как мотылек, который хорошо знает, что сгорит дотла.
Мой язык создает трение, и я вознаграждаюсь рычанием. Торопясь ускорится, я царапаю его зубами.
Звук, который вырывается из него, почти звериный.
— Не используй зубы, Николь. Расслабь челюсть и делай это быстро.
Его приказ похож на афродизиак. Мои движения становятся менее неловкими и более решительными, я сосу его со всей силой.
— Вот так, Персик. Хорошая девочка.
Я удивлена, что мое сердце не выплескивается на матрас прямо здесь и сейчас.
Черт.
Почему эти два жалких слова в сочетании с этим прозвищем вызвали ощущение, будто он впивается в мою сердцевину, а не в рот?
Я все еще размышляю над странным ощущением, которое вызвали его слова, когда он с открытым ртом целует мою киску.
Это так сильно и интенсивно, что я физически дергаюсь.
Но не отпускаю его. Мои губы все еще обхватывают его член, когда он покачивает бедрами, входя и выходя в размеренном ритме.
Его зубы проникают в мои намокшие складки, а затем он прикусывает их, заставляя меня задыхаться от его члена.
Боже...
Почему мои зубы не годятся для него, а его зубы заставляют меня чувствовать себя так, будто я вот-вот взорвусь на миллион кусочков?
Его горячие губы обхватывают ушибленную, чувствительную плоть, а затем он начинает сосать.
Лижет, дразнит, целует.
Цепочка событий повторяется снова. Боль, затем всепоглощающее удовольствие.
И как раз когда я начинаю привыкать к ритму, он проникает своим языком в меня.
Проникновение навязчивое, но в то же время интимное, эротичное и такое чертовски интенсивное, что я ощущаю, как меня подкатывает к краю чего-то. Чего именно, я не знаю.
Я уверена лишь в том, что это не просто оргазм. Это мать всех оргазмов.
Но я не позволяю себе поддаться этому, пока нет. Я не могу проиграть ему.
Поэтому, даже если мои бедра дрожат, а сердце вот-вот разорвется от напряжения, я продолжаю лизать и сосать.
В лучшем случае это грязно и неловко, но я не отстаю. Когда он крутит мой клитор между большим и указательным пальцами, я протягиваю руку, касаясь его яиц.
Чем сильнее он рычит на мою киску, тем сильнее я стону вокруг его члена.
Это игра.
Толчок и притяжение.
И мы оба играем не по правилам. На самом деле, в данный момент этого не существует. Никаких кодексов.
Никаких правил.
Никаких слов.
Только мы.
И я проигрываю, потому что его темп невозможно выдержать. Я падаю, разбиваюсь вдребезги о твердую землю.
Оргазм такой сильный и быстрый, что я даже не успеваю подумать о нем, как он впивается в мои кости и затягивает меня под себя.
Я кричу, и он выходит из моего рта.
— Ч-что? Нет...
Я не хочу проиграть.
— Я не могу больше ждать. Мне нужно трахнуть эту тугую киску, как я нуждаюсь в следующем вздохе.
Дэниел переворачивается и ложится напротив меня, пока его лицо не оказывается в нескольких сантиметрах от моего.
Яркость в его глазах не похожа на то, что я видела раньше. Как редкая падающая звезда, из тех, ради которых люди разбивают лагерь на свежем воздухе, чтобы увидеть вблизи и воочию.
Я предпочитаю думать, что это потому, что этот момент что-то значит для него так же, как и для меня, а не потому, что он просто одурманен.
Дэниел поднимает мою ногу, кладет ее на свое бедро и входит в меня.
У меня перехватывает дыхание, когда его огромный член врывается в меня. Буквально.
Фигурально.
Затем останавливается, встретив препятствие.
— Блядь..., — резко выдыхает он, его океанские глаза опускаются от вожделения и чего-то еще. — Расслабься, Персик. Если бы я не знал ничего лучше, я бы сказал, что ты девственница.
Я поворачиваю лицо в сторону, прикусывая нижнюю губу.
Он замирает, его член дергается внутри меня — возможно, как и я, нуждаясь в том, чтобы он двигался или что-то делал. Я чувствую напряжение в его бедре под ногой.
— Подожди... ты девственница, Николь?
Заткнись. Заткнись.
— Посмотри на меня.
Я медленно качаю головой. Не могу вынести жара его глаз. Не могу вынести, как он будет смотреть на меня.
Будет ли это жалость?
Насмешка?
Обычный садизм?
Хотя я притворяюсь, что могу справиться с этим в обычные дни, не думаю, что смогу сейчас.
Робкие, крепкие пальцы обхватывают мой подбородок и поворачивают меня так, чтобы я вновь оказалась лицом к лицу с ним. Итак, я в заложниках в этой тюрьме, похожей на звезду. Яркая изнутри, но темная вблизи.